За…сто…лье
Шрифт:
Каждый пункт заранее обговаривался и по содержанию и по количеству выступлений, а любое отклонение от утвержденного порядка нещадно пресекалось с последующими строжайшими выводами.
Конечно, самые длительные собрания получались в самых больших по количеству коммунистов боевых частях. На нашем корабле в партийной ячейке боевой части три, у «румын», количество коммунистов совпадало с номером боевой части. Меньше просто не бывает. Для образования полноценной ячейки к двум офицерам-коммунистам боевой части корабля добавили флагманского «румына» бригады.
Однажды, когда во всех,
На всякий случай, дабы не нарушать принцип демократического централизма, решили не вмешиваться в процесс и подождать. Подождали до 23 часов. Корабельные офицеры начали роптать: ведь сход на берег до последнего доклада от последней партячейки был запрещен.
Решили поинтересоваться – на каком этапе находится отчетно-выборное собрание в БЧ-3. Назначенный для этой важной миссии коммунист вернулся с докладом: «Коммунистов боевой части три не обнаружил».
Офицеры корабля с горящими во лбу транспарантами «Хочу на сход» в полчаса установили единственное необследованное место на корабле, где могли бы заседать прозаседавшиеся, – каюту командира боевой части. У двери прислушались. Тишина.
Командир корабля доверял своим офицерам и приказал: «Раздвижной упор». Кто служил в плавсоставе знает – нет ничего проще для открытия двери, за исключением, может быть, ключа от замка этой двери.
Открыли, посмотрели и начали ржать здоровым морским хохотом. На столе в журнале протоколов спал младший «румын», на нижней койке в разные стороны спали: командир боевой части три и флагманский «румын». Вокруг журнала протоколов стояли три стакана, немного недопитая трехлитровая банка спирта и банка немного расковырянной севрюги в томатном соусе.
А вы говорите – демократия нынче. Зато в наши годы – принцип демократического централизма.
КАК ДЕЛА?
Этот вопрос я задал Сереге, моему бывшему сослуживцу, приехавшему в отпуск в Севастополь с Тихоокеанского флота.
– На нашем корабле второй год командую ракетно-артиллерийской боевой частью, – был ответ. – Правда, три месяца в заводе простояли.
– По плану или случилось что?
И Серега, щурясь на яркое солнце крымской «сковородки», буднично, монотонно и как-то отработанно начал свой рассказ.
Корабельная поисково-ударная группа в составе трех больших противолодочных кораблей и одного эсминца в течение пяти суток отработала все плановые мероприятия с зачетными стрельбами. Последние сутки занималась отработкой задач поиска и слежения за подводной лодкой «противника». Маневрирование кораблей и многочисленные перестроения из одного строя в другой, грамотное использование технических средств кораблей. В общем, за сутки мало кому удалось поспать.
С окончанием учения около
На вахту заступили те, кого из-за недостаточной подготовленности на учениях почти не ставили. Комбрига на флагманском корабле сменил начальник штаба бригады, на командирскую вахту на кораблях заступили даже не старпомы. Остальные повалились в койки.
На этом месте будничность и монотонность рассказа исчезли, и Серега продолжил его нервно и расстроенно.
Представь себе ситуацию: полная ночная видимость, слева Сахалин, справа Япония и ее миноносец, за нами в кильватер наши корабли, почти штиль. Идиллия. Наслаждайся тишиной, луной и ненапряженкой. Но начштаба не навоевался и дает сигнал повернуть всем вдруг на обратный курс.
Один из кораблей путает этот сигнал с сигналом повернуть на обратный курс последовательно. И старательно начинает его исполнять. Эдакий «Умелый». Японский миноносец в панике, но увернулся, наши – кто застопорил ход, кто задним ходом, но как-то выкрутились от столкновения, а вот нам, как я потом по схеме маневрирования понял, деться было уже некуда.
Просыпаюсь от поразительно знакомого звука – такой же, как при стрельбе из АК-630. На часах почти два. Мысль до пота: «днем проверяли цепи стрельбы артустановок, что-то забыли и установки отстрелялись – хоть бы не по японцу».
Как был в трусах, из каюты по трапу наверх в офицерский коридор и с разбегу упираюсь в переборку. Ее не должно здесь быть!
Где-то слышал, чтоб проснуться, надо себя ущипнуть. Щипаю. Без толку. Ярко освещенный коридор, салатного цвета переборка. И наконец-то аварийная тревога. Веришь, первый раз в жизни успокоился из-за колоколов громкого боя. Значит, не сплю. По кораблю уже топот ног.
Я по левому офицерскому коридору на верхнюю палубу, оттуда отдраил дверь и в правый коридор. Картина: освещенный коридор, блестит линолеум, каютные двери все закрыты, а в середине коридора на одной ноге стоит вахтенный секретной части. Глаза-блюдца, руки вытянуты вперед. Узнал меня: «Тащ тан». Это вместо «Товарищ капитан 3 ранга». Но не орет, значит, не больно, значит, ничего не сломано. Подбегаю, наклоняюсь – правая нога зажата переборкой. Да как она здесь оказалась! Расшнуровываю ботинок, и матрос становится на обе ноги. Что интересно, у матроса сразу вопрос: «Что делать?» Наши-то тихоокеанские матросы почти все сибиряки, неизбалованные.
По кораблю уже из всех линий трансляции голос командира. Стало ясно – мы столкнулись. Причем форштевень «Умелого» вскрыл почти все каюты в правом офицерском коридоре, отскочил и ударил в барбеты артустановок. С матросом и другими прибежавшими открываем каюты.
Внешних переборок в каютах нет, почти в каждой каюте верхние койки закручены в восьмерки. Ни запаха дыма, ни пожаров, все живы и ни одной капли крови. До сих пор в двояком состоянии, с одной стороны, крайнее удивление, с другой – вечная благодарность тому, кто так распорядился там наверху.