За своего…
Шрифт:
– Ты его грохнуть хочешь? Правильно, давно пора!
– Заткнись! Забыла, что я тебе сказала?
– Ладно, про «грохнуть» – шучу! А вот свалить сейчас самое время, пока он спит. Объявимся заложницами…
– Сказала – заткнись! Знаю я твои шутки…
– Мы так и будем с ним вошкаться до самого конца? От него теперь никакой пользы, только вред! – Цифра помолчала. – Я жить хочу, понимаешь?
– Выйти замуж, детей нарожать? – усмехнулась Мамочка.
Дочь посмотрела на нее.
– Тот парень мог стать твоим зятем, между прочим. А Ящик его задушил.
– Ты с ним спала?
Цифра ответила после долгой
– Нет, не сложилось… Слушай, а меня в детскую колонию посадят или уже во взрослую?
Мамочка прихватила зубами верхнюю губу, ничего не ответила. Встала и пошла к воде. Веки отяжелели, в голове прокатывался тупой сонный гул. Хотелось спать. Но спать нельзя, ни в коем случае, она почему-то была в этом уверена. Прошла вдоль берега, чавкая по илистой жиже. Наткнулась на полузатопленную лодку. Прикрыв фонарик полой куртки, посветила – ветхая пристань, три доски на гнилых столбиках. Прошла по скрипящим доскам, присела, зачерпнула ладонью холодной воды, умыла лицо. Осмотрела лодку. Когда рассветет, можно попробовать вычерпать воду и переправиться на другой берег. Хотя… Раз ее бросили здесь, вряд ли куда-нибудь доплывешь. Но попытаться все равно стоит…
Вдруг ей показалось, что-то блеснуло в нескольких сотнях метров справа. Как будто кто-то чиркнул спичкой, или включил телефон, или свет костра отразился в стекле… Сердце на миг остановилось.
Она застыла, постояла, ожидая, когда пройдет слабость в ногах и глаза привыкнут к темноте. Рука в кармане нащупала рукоятку травмата, крепко обхватила. Ничего. Глухая темная стена под звездами… Темнота успокаивает ее, убаюкивает. Как водная гладь, скрывающая до поры до времени быстрые грозные тени, пока не покажется в кипящих бурунах острый плавник…
Ноги сами понесли ее обратно. Что происходит, она еще не понимала. Что-то плохое, неотвратимое. Побежала. Туфли с чмоканьем выскакивали из грязи, одна слетела с ноги. Она не стала ее искать. Заорала:
– Светка! Светка-а-а!!! Буди отца!!! Скорей!!!
Вспыхнули фары «приоры», яркие, как зенитные прожектора. Темноты не стало, вокруг царил беспощадный ясный день… Черный день. И шесть теней, таких же беспощадных и черных, быстро приближаются к ним со стороны дорожной колеи. Два мента с «калашниковыми», один гражданский с пистолетом и еще трое в каких-то кожаных куртках и штанах. «Ночные ангелы», почему-то вспомнилось ей. Как те, которых она убила на заправке. Ангелы смерти.
Глухой удар, шелест осыпающегося стекла.
– …твою мать!!! – прогремел голос Ящика.
– Стреляй, Пашенька!!! Они рядом!!! – Она вскидывает травмат, нажимает спуск – раз, второй, третий…
Выстрелы звучат громко, но пистолет слабо дергается в руке, напоминая, что пули легкие, резиновые, летят недалеко…
Фигуры рванулись в стороны, но было поздно. Вспышка, оглушительный грохот, свист картечи, еще вспышка, еще… Как пушка вступила в дело! Одна тень кулем повалилась на землю, остальные залегли. Фары погасли, но это ничего не изменило – Мамочка все видела. Словно внутри у нее включилось ночное кошачье зрение, о котором она раньше даже не догадывалась, как о своей второй сущности.
Она видит безумные глаза Павла, расширенные, во всю радужку, зрачки, капли пота на переносице. Он выставил ствол «Сайги» в разбитое лобовое стекло и палит в темноту, как в копеечку. Она видит,
– Ты подстрелил одного! Уходим! Где Светка?
Светки нет. Спряталась где-то? Или убили? Да нет, ее не убьешь, убежала, бросила своих на произвол судьбы… Вот волчье семя!
– Светка!!!
Они забегают в лесополосу, уходят все глубже, оставляя между собой и преследователями стволы густо стоящих деревьев. Острые колючки рвут одежду и тело, но это не главное, главное – укрыться от пуль и оторваться от преследования…
«Тра-та-та!!!» – гремит сзади очередь. Рвется металл, крошатся стекла.
– Пропала машина, – стонет Павел.
– Другую добудем, – успокаивает она. – На трассе тачек много!
Трещат ветки и сучья под ногами преследователей. Но что-то их, вроде, стало меньше… Павел повернулся, пальнул на звуки, круглая пуля, рикошетируя, с визгом зашлепала по стволам деревьев. Но и в ответ прогремела очередь, пули сбивали ветки вокруг, на головы посыпалась кора. Мамочка втянула голову в плечи, под ложечкой похолодело.
– Лис! Заходи справа! – крикнул кто-то.
Лис. Этот тот, в гражданском… Мамочка сразу поняла, что это именно его зовут Лисом. Только выходит, их всего двое?!
Лис не понимал, как их обнаружили. Вообще. Шли тихо, вдоль озера, под склоном. Он еще подумал про металлические заклепки на куртке у одного из байкеров, Ацетона, что ли. Все плечи и грудь усыпаны этими заклепками, и на рукавах еще. Как чешуя у ящера. Но, елки-палки, свет от костра под склон не доставал, да и луна светит слабо… Неужели эта ведьма разглядела какой-то отсвет? Непонятно, но факт: она заорала, подняла тревогу прежде, муженек начал стрелять, как бешеный… Одному сержанту ружейный заряд попал в бронежилет, но две картечины пробили незащищенное плечо. Он катался по земле, зажимая раны, и стонал. Литвинов перетянул ему руку ремнем и послал Ацетона за мотоциклом: пусть отвезет раненого в больницу. Если, конечно, он усидит на заднем сиденье. Печальный пример подорвал боевой дух остальных: Горилла уже забыл про свою титановую биту и глушить никого не хотел, хуже того – второй сержант тоже оказался морально травмирован и, хотя отвечал огнем на выстрелы, преследовать убийц отказался.
– Двое вооруженных преступников, надо СОБР вызывать, – твердил он. – Вон, Василия ранило, и мне в бронник попало, правда, несильно…
Он тыкал пальцем себя в грудь.
– А могло в голову…
– Давай вперед! – скомандовал Лис. – Ты с одной стороны, я с другой! И быстро, а то уйдут!
Но тот только тряс головой.
– Такой захват – не дело патрульной службы! Надо СОБР вызывать!
– Какой СОБР! Ты же присягу давал!
– Присяга одно, а жизнь – другое… Лезть в темноту, на стволы…