За святую Русь! Фельдъегерь против нашествия Батыя (сборник)
Шрифт:
По пути по сторонам глазел. По виду полей сразу было видно, рачительному хозяину они принадлежат или лентяю. Где-то грядки с той же капустой или репой ухожены, а где-то чертополохом заросли. Огромна Русь, да единого хозяина в ней нет, на княжества раздроблена.
Алексей уже проехал Великие Луки, Ржев, Вязьму. Держал он путь напрямую – на Переяславль-Рязанский. Это сейчас почти все дороги ведут через Москву, поскольку машины, поезда да самолёты сократили расстояния. А на лошадках каждую версту приходилось выгадывать, особенно
Вот и Алексей наметил себе дорогу. Впереди Вязьма, Калуга, потом уж рязанские земли пойдут.
Утром он выехал с постоялого двора в хорошем настроении. Выспался, поел, лошадь отдохнула. Погода прохладная, ветерок бодрящий, но солнце светит – последние сухие осенние деньки. До грязи и хлябей непролазных он вполне к намеченной цели добраться успеет. Это обозникам кашевариться надо, а если дождь сильный пойдёт, да обозы увязнут – хоть бросай. А ему налегке да верхом не страшно.
Алексей запахнул поплотнее кафтан. К тяжести кольчуги и шлема он уже успел привыкнуть, благо навык в прошлом был, не забылся. Щит же на луке седла висел.
Неделя ещё, от силы дней десять, если он из-за непогоды задержится и в имение Кошкина прибудет. Только вот некий червячок сомнения всё равно подтачивал его душу. Как примет его вдова? Да и принадлежит ли ещё ей имение? Может, продала уже да избу купила в Переяславле? Вопросов много, ответов нет. Да и не главное это, ратники везде нужны – хоть великому князю Рязанскому, хоть боярам его. Не пропадёт он, тем более что небольшие деньги есть ещё пока.
Около полудня он услышал женский крик, внезапно оборвавшийся. И столько в нём безнадёги было, что сердце скребануло. Так кричат в беде, но когда помощи не ждут.
Алексей остановился, стал по сторонам смотреть, но дорога была пустынной. Вокруг – только небольшие поля с уже убранным урожаем.
Метрах в ста с небольшим овин стоял, похоже, оттуда крик донёсся.
Алексей повернул лошадку и ударил в бока каблуками сапог. Плёткой он не пользовался – даже не имел её, лошадка разумной оказалась.
Пока лошадь рысью летела к овину, он проверил, легко ли сабля из ножен выходит – всяко может случиться.
Лошадь ещё остановиться не успела, как он спрыгнул и бросился к дверям овина, из глубины которого была отчётливо слышна возня.
Алексей распахнул деревянную дверь. Полусумрак – в овине окон нет, только через распахнутый дверной проём свет и льётся. На копне сена девушка лет семнадцати в разорванной одежде, на ней – мужик со спущенными портками тощим задом двигает. Второй, тоже явно селянин, у девчонки обе руки держит, за голову заломил.
Алексей выхватил саблю и плашмя ударил ею по голому заду. Сильно ударил, не жалея.
Насильник взвыл от неожиданности и боли, вскочил, запутался в спущенных ниже колена портках и упал.
Второй сразу понял – пахнет жареным, большими неприятностями. Он кинулся к двери, но Алексей успел подставить ему ногу, и мужик с размаху грохнулся об пол. Не давая ему подняться, Алексей стал его пинать, буквально перекатывая ногами по земле.
Первый, получивший по заду, успел подтянуть портки и бочком-бочком, вдоль стены направился к выходу.
Краем глаза Алексей заметил движение, прыгнул в сторону, приставил к шее саблю и упёрся её остриём в кадык мужика.
– Почто беспредел творите?
Однако мужик, чувствуя на шее остриё железа, боялся говорить.
Алексей давление ослабил:
– Будешь молчать – язык отрежу.
– Так приблудная девка-то, ничья! Ты на харю её посмотри!
«Харями» на Руси называли раскрашенные лубочные маски, надевавшиеся на праздники вроде Масленицы или Ивана Купалы – больше празднества языческие. Потом «харей» стали называть лица страшноватые, обезображенные оспой или травмами.
Алексей повернулся к девушке. Разорванная в клочья понёва, сарафан и нательная рубаха не скрывали наготы. Фигура была просто восхитительная: полумячики грудей, точёная талия, широкие бёдра. Но вот лицо! Левая его половина была в ужасных рубцах, какие бывают только после ожогов. Правая выглядела вполне симпатично.
– Насильничали? – спросил Алексей.
Дураку понятно, чем мужики занимались, но он хотел услышать подтверждение.
Девица кивнула. Она уже села и, беззвучно плача, пыталась прикрыть наготу обрывками одежды.
За изнасилование на Руси полагалась суровая вира в доход князя и битьё батогами с вырыванием ноздрей.
– Снимай зипун! – приказал Алексей тому, кто держал девушку за руки. – Ей отдай. А ты, – это относилось к насильнику, – рубаху.
Оба попытались возмутиться – грабёж-де, но Алексей пнул насильника ногой в причинное место.
Второй, глядя на скорчившегося насильника, сразу снял зипун.
– Лохмотья свои сбрось, оденься! – приказал Алексей девушке.
Та надела широкую для неё рубаху, натянула зипун.
Алексей вложил саблю в ножны.
Мужики подумали, что наказаны уже, и приободрились, но возмездие только начиналось. Алексей избил обоих до полусмерти, ничуть не жалея. Быдло понимает только силу, слова до него не доходят; да и поздно уже их воспитывать.
Сбив кулаки в кровь, он устал и уселся на сено.
– Дяденька, не бил бы ты их больше, – попросила девушка.
– Жалко стало?
– Ты уедешь, а они на мне отыграются, – она опустила голову.
А ведь верно говорит. Ох, правы японцы, утверждающие, что если ты спас человека, то отвечаешь за него.
– Со мной поедешь! – сразу решил Алексей. – Вещи есть?
– Только то, что на мне было.
– Пойдём.
Выходя из овина, Алексей ещё раз пнул полубесчувственное тело.
Девушка в чужой одежде со стороны выглядела, как чучело. Но, по крайней мере, нагота её прикрыта, и не холодно.