За святую Русь! Фельдъегерь против нашествия Батыя (сборник)
Шрифт:
Девчонка уселась на лавку.
Алексей разделся и откинул одеяло:
– Чего сидишь? Раздевайся – и в постель!
Марфа быстро разделась и нырнула под одеяло. Но Алексей, улёгшись рядом, повернулся к ней спиной. Был, конечно, соблазн. Рядом тело молодое, горячее, пахнет чистотой и ещё чем-то необъяснимым, чем женщины пахнут. Только понимал он, что обижать девушку нельзя. И так жизнь её со всех сторон била, много бед причинила.
Алексей поворочался, чувствуя, что девчонка тоже не спит, дышит неровно, ждёт, когда Алексей
Утром после завтрака продолжили путь. Алексей – уже по привычке – угостил лошадку краюхой ржаного хлеба с солью.
Так они и тряслись до рязанских земель. Ночевали на постоялых дворах, спали на одной кровати – но как брат с сестрой.
Когда земли рязанские пошли, Алексей дорогу к имению Кошкина выспросил и уже к вечеру добрался. Солнце к закату клониться стало, когда он остановился у знакомого мостика через речку. Сердце тревожно билось – как-то примет его Аглая? Не будет ли винить в смерти мужа? Сам-то жив остался, а вот помочь мужу выжить не сподобился.
Так он и стоял в раздумье перед мостиком, как перед Калиновым мостом через речку Смородину. Вздохнул тяжело.
Марфа, своим женским чутьём почувствовав его волнение, молчала.
Алексей остановил лошадь у ворот. С виду ни ворота, ни изба не изменились. Только вот оживлённый прежде двор был пустынным, холопов не было видно.
Он стащил Марфу с коня и постучал в ворота.
Из-за избы хозяйской, где был флигелёк прислуги, вышел старый знакомец Захарий. Уже добрый знак, хоть узнать кое-что о судьбе боярина можно. Только вот поседел слуга, хоть и времени прошло не так много.
Открыв калитку, Захарий несколько секунд молчал, потом проговорил:
– Не пойму я что-то… Вроде на Алексея похож, да только сгинул он…
– Я тот самый Алексей и есть. Рано ты меня похоронил, Захарий. Я с Аглаей поговорить хочу. Пустишь во двор?
– Да что же это я? – очнулся Захарий. – Проходи!
Слуга торопливо отпёр ворота.
Алексей, ведя в поводу лошадь, прошёл на передний двор. Следом шагала Марфа.
Захарий принял у Алексея лошадь.
Хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Аглая, ничуть не изменившаяся, на взгляд Алексея.
– Гости к нам? Прошу в избу.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел мужчина.
Алексей остолбенел. Обмануться было невозможно: перед ним стоял сам, собственной персоной боярин Кошкин. Изменился, конечно, сильно: через висок и щеку грубый шрам пролёг от сабельного удара. Левый рукав рубахи подвязан, кисти не видно. Видимо, крепко боярину досталось – но жив!
Оба не сводили глаз друг с друга.
– Глазам своим не верю! Алексей, ты ли это?
– Я, боярин!
Боярин бросился с крыльца, хоть и не по чину было. По неписанным законам Алексей на крыльцо подняться должен был, поклон боярину отбить.
Обнялись крепко, да так и застыли.
– Вот
– А я думал – ты убит. Меня ранило сильно. Да повезло мне, мимо рать московская шла. Обнаружили меня, с собой на подводу взяли, выходили. Вот, к тебе вернулся, как видишь.
– Радость у нас, Аглая! Сын боярский вернулся, почитай – с того света. Идём в дом, отпраздновать надо. Погоди, а это кто с тобой?
– Сам не пойму. Не служанка, не рабыня, не холопка. Знакомая.
– И ей место найдётся. Прошу в избу.
Видно было, что боярин искренне рад.
Слуги забегали, и с поварни запахло съестным.
– Захарий, принеси из погреба вина фряжского. Давно такой радости не было! Молодец, Алексей, не забыл Кошкина! И у москвичей не остался, потому я вдвойне рад.
Они сели трапезничать. Гостей не ждали, но стол был обильным. Курочка жареная, караси в сметане, капуста квашеная, яблоки мочёные, орехи в меду, сырники духом сытным исходили. Вина хозяин налил в кружки, женщин не обойдя.
– За встречу! Оба не чаяли, что живыми встретимся, однако Господь сподобил.
Выпили, отдали должное яствам на столе. Алексей и Марфа ещё утром ели, голодными были. Только насытиться им Кошкин не дал:
– Не томи! Обскажи обстоятельно, где был, что повидал?
И Алексей подробно рассказал, как он вернулся к заставе и нашёл там тела мёртвых своих товарищей, рязанских ратников, и троих ногайцев.
– Не послушал я тогда тебя – насчёт старика-то! Опоил он нас какой-то дрянью, вот и поплатились. Грех на мне тяжкий за убитых дружинников, – перебил Алексея Кошкин, и по щекам его потекли слёзы. Он смахнул их рукавом. – Прости, расчувствовался я. Продолжай.
Обе женщины слушали повествование Алексея, раскрыв от изумления рты. А он рассказывал о походе москвичей на Булгар и о том, что в Новгород ушёл.
– А чего же не ко мне? – вскинулся Кошкин.
– Эх, боярин! Я же полагал, что ты убит!
– Понимаю. А меня едва живым наши порубежники нашли, весь в крови был, – Кошкин показал на шрам на лице. – И левой руки ниже локтя нет, – боярин поднял левое предплечье, показав пустой рукав. – Как кровью не истёк – загадка. Наши убитых на подводы складывать стали, а я застонал. Вот так и получилось, что в братской могиле не упокоили.
– Тоже повезло. Зато я всех обидчиков убил.
– Славно! Давай за то кубки поднимем!
Они сидели до полуночи, уговорили изрядный кувшин вина, доели закуски. Слуги без вопросов Алексея с Марфой спать вместе уложили.
Утром Алексей проснулся от стука в окно. Кое-как открыв глаза, какое-то время не мог понять – где это он? В голове долбит у него, или на самом деле кто-то в окно стучит?
Обведя взглядом комнату, он увидел за оконной слюдой ворона, и сон как рукой сняло. Поднялся, распахнул створки, и в спальню ворвался свежий воздух. Осень!