За три мгновения до свободы. Том 1
Шрифт:
Конер продолжал открывать сундук за сундуком. Лишь в последних трех оказались какие-то деньги, которые предназначались, видимо, для текущих государственных расходов.
Термз направился прочь из казенной палаты с твердым намерением растерзать, разорвать, уничтожить, стереть в порошок, сжечь и развеять по ветру прах своего предшественника.
Подумать только, первый Канцлер Эссентеррии, человек, которого все считали достойнейшим и благороднейшим сыном своего отечества, которого ценили, уважали и любили все, оказался всего лишь гнусным подонком! Обыкновенным вором, укравшим, правда, необыкновенно много!
Но Конер Термз был бы не Термзом, если бы позволил эмоциям надолго взять верх над разумом. «Ищи выгоду во всем, что происходит вокруг, – учил его когда-то отец. – Не важно, что именно происходит. Важно, как ты для себя это повернешь. Удача – это хорошо. Но удача – это всего лишь удача. Она слепа, и рассчитывая только на нее, ты сам становишься слепцом. А слепец не видит открывающихся вокруг него возможностей. Научиться видеть перспективы, извлекать выгоду из неудач – значит приручить удачу, надежно привязать ее за уздцы к своему стойлу».
Ходьба по подземельям и длинным коридорам дворца несколько остудила огонь ярости и гнева, бушевавший в груди Конера. Зайдя в кабинет, он не мешкая налил себе полный фужер коньяка и залпом его осушил. Следом отправился второй. Терпкая жгучая жидкость помогла Конеру окончательно успокоиться и вернула ему способность трезво взглянуть на ситуацию, как бы парадоксально это ни звучало.
Термз плеснул себе третий фужер и удобно расположился в своем любимом кресле. Мысли его уже спокойно потекли в голове, словно бурный горный ручей влился в широкое озеро и, растворившись в его неподвижном лоне, нашел наконец покой.
«Вьер, конечно, тот еще сукин сын, – размышлял он. – Это же надо, так нагло, так бессовестно и так просто подчистить казну! И кто бы мог на него подумать? На что он, собственно, надеялся? Его стоило бы за это размазать по стенке, сдать Совету со всеми потрохами. Он это заслужил… Но с другой стороны, что это даст?
Во-первых, что сделано, то сделано. Вряд ли мы уже вернем то, что украдено. Украдено, к счастью, не у меня. Украдено из королевской казны. То есть как бы ничье. Да, я сам имел виды на эти деньги, и в этом смысле Вьер и меня обобрал. Но все же… Положа руку на сердце, кто на его месте не воспользовался бы ситуацией? Просто сделать это вот так нагло! Хотя это же Вьер, а Вьеров никто никогда не учил воровать изящно. Но нужно отдать ему должное, никто из нас не заподозрил проблем с казной. На все необходимое и все запланированное Вьер всегда находил средства. Это значит, что поступления в казну идут. И идут неплохо. Доходов с лихвой хватает на все текущие нужды. А это большой плюс.
Теперь Вьер понимает, что я рано или поздно узнаю про его проделки. И он боится. Он не на шутку испуган. И это хорошо. Это можно использовать. Сдав его Совету Лордов, мы не вернем всех денег. Это ясно, как день. А если и вернем, что очень вряд ли, то воспользоваться ими будет гораздо сложнее. Мы вызовем волну подозрений, которая вынудит Совет усилить контроль над расходованием средств. А это значит – усилить контроль за мной. Этого-то мне совсем не нужно, абсолютно не нужно. Это никак не вяжется с моими планами.
Опять же Совет. Влияние мое велико, но гарантировать большинство во всех вопросах я не могу. Безмерно важно любое укрепление позиций, важен любой голос, особенно такой авторитетный пока еще голос, как у Чизена Вьера. И его животный страх, похоже, дает мне возможность заполучить этот голос. Я думаю, нет, я уверен, что он согласится заплатить своей лояльностью за мое молчание о его махинациях с казной. Он не может не согласиться».
Вдруг внезапная мысль осенила Термза. Она была проста и граничила с гениальностью. «Ну конечно! Это же просто подарок! Я не только куплю голос Чизена в Совете Лордов. Нет! Это было бы слишком примитивно для Термза и слишком дешево для Вьера! Я выжму из этой истории максимум! И Вьер мне в этом поможет. Но прежде, пусть страх доведет его до отчаяния. Не будем торопиться. Подарим ему эту ночь!»
Конер тут же черкнул несколько строк на гербовом листе, сложил его конвертом, запечатал сургучом с оттиском канцлерской печати и вызвал посыльного.
– Вручите это Лорду Чизену Вьеру и скажите, что я жду его завтра утром в десять в моем кабинете.
Когда Экс-канцлер прочитал послание Лорда Термза, письмо выпало из его дрожащих рук и плавно опустилось на великолепный ковер ручной работы. В глазах потемнело, грудь защемило, ноги ослабли, и если бы не стоящее рядом кресло, Вьер всенепременно рухнул бы прямо на пол. Спустя несколько минут, немного оправившись, но все еще ощущая приступ тахикардии, Лорд Вьер нетвердой рукой поднял упавшее письмо и с видом приговоренного к высшей мере еще раз прочел выведенные аккуратным каллиграфическим почерком строки: «Уважаемый Лорд Вьер. Я был сегодня в казенной палате, и я думаю, нем есть, о чем с Вами поговорить. Конер Термз».
На следующее утро, без четверти десять Чизен Вьер уже стоял перед помощником Лорда-Канцлера, понурив голову и теребя в руках успевший стать мокрым носовой платок. На Экс-канцлера невозможно было смотреть без слез. Весь какой-то сморщенный, сжавшийся и высушенный, как сморчок, с огромными иссиня-черными кругами вокруг воспаленных, стыдливо опущенных глаз. Трясущиеся руки никак не могли найти себе место. Они то засовывали мятый платок в карман, то в ту же секунду изымали его на свет, тянулись к потному лбу, но на полпути снова ныряли в карман, повторяя весь этот круг телодвижений снова и снова. Дополняло столь удручающую картину густое и тяжелое амбре от обильных ночных возлияний, которое не смогли сдержать даже плотно сжатые губы. Не скрыли его и вылитые супругой на несчастного Чизена несколько флаконов дорогущих заморских духов.
Всего одна ночь превратила респектабельного и лощеного вельможу в жалкое человеческое подобие. Воистину страх перед наказанием подчас бывает ужаснее самого наказания. Собственное сознание мучает нас дольше и изощренней любого палача. Палач не может дважды отрубить вам голову или трижды вздернуть вас на виселице. У него всего одна возможность для приведения приговора в исполнение. Но наш страх способен на значительно большее. В один вечер он может казнить нас десятки и сотни раз. Он призывает себе на помощь наше воображение. Боже упаси, если у вас с ним все хорошо! Напитанная страхом фантазия распишет вам ваши мучения в самых ярких и незабываемых образах и красках. Вы услышите хруст своих шейных позвонков, стянутых грубой веревкой, почувствуете внезапную пустоту под судорожно дергающимися ногами, ощутите холод металла, отделяющего вашу голову от многострадального тела. Вы даже увидите, как она падает в специально подставленную корзину и пялится выпученными стеклянными глазами в небесную высь. Вашу грудь пронзят жгучей болью сразу десятки пуль. Вы почувствуете липкую и влажную теплоту, растекающуюся под широкой белой рубахой, и поймете, приложив ладонь к этой теплоте, что это алая кровь, пульсируя, вытекает из пулевых отверстий на вашей груди. Ваши руки и ноги стянут грубые веревки. И вот вы уже на дыбе, где хрустят и рвутся все ваши жилы, лопаются одна за другой, а ваш крик разносится по всему подземелью, умножаемый тысячами отголосков живущего под мрачными сводами эха…
Но нет, сначала даже не казнь. Сначала вы стоите на главной площади Горсемхолла перед королевским Дворцом. Вы на высоком помосте со связанными за спиной руками. Площадь до краев наполнена людьми. Все они собрались, чтобы услышать ваш приговор и увидеть, как он будет приведен в исполнение. Кто-то из Лордов Совета читает длинный обвинительный акт с растянутого перед ним свитка. Вас называют вором, казнокрадом, лицемером и растратчиком. Вы всматриваетесь в лица людей и в каждом читаете презрение и ненависть. Муки совести заставляют вас встать на колени и рыдать перед всеми этими людьми, заливаясь слезами раскаяния и жалости к самому себе. Но ни один из них не сжалится. Ни одно сердце не смягчится. Ни один взгляд не потеплеет и не наполнится слезой сострадания. Ни один. И только маленькая девочка будет стоять в недоумении где-то в первых рядах и не понимать по наивности детского сердца, отчего так убивается и плачет взрослый дядя. Ей будет вас жалко, потому что вам больно и потому что вы плачете. И мама ей скажет, что дядя плачет, потому что дядя плохой и сделал гадость. И прижмет ее хорошенькое личико к своей юбке в тот самый миг, когда… да-да, когда ваша отделившаяся от тела голова упадает в специально подставленную корзину и станет пялиться выпученными стеклянными глазами в небесную высь…