За Великой стеной
Шрифт:
Путь казался бесконечным. Ке и Мын торопились. Они должны были быть у скалы, когда луна коснется края моря, — перед рассветом становится темно. И эта темнота — последний шанс на свободу.
Они пришли к бухте слишком рано. Тощий рожок луны продолжал светить как фонарь. Скоро кончался месяц рамазана, великий мусульманский пост, после которого даяки наедятся вдоволь и отправятся на охоту в римбу — в облаву на двух оставшихся в живых смертников... Это будет увлекательная охота, увлекательнее, чем преследование оленя или кабана. И двое беглецов получат то, что им предназначено аллахом.
Пройдоха
Они лежали в зарослях... База была отлично замаскирована, и, если бы Мын и Ке не строили ее сами, они бы не догадались, что буквально в ста метрах от римбы в скалах выдолблены пакгаузы, емкости для горючего и масла, жилые помещения, а на верхушке скалы вращается антенна радара, готовая предупредить гарнизон пиратского убежища о приближении чужого корабля или самолета.
Толстый Хуан появился, когда луна села за горизонт. На плече, обхватив его могучую шею лапками, сидела Балерина. Она, как и даяки, боялась ночи, боялась неясных теней в римбе и поэтому прилипла к хозяину.
— Мын, иди сюда, — захрипел в темноте Хуан. — Садись на узел и держи Балерину...
Он бросил к ногам китайца огромный узел — все имущество, которым он владел на этом проклятом острове. Деньги-то, наверное, у Хуана водились, но были припрятаны в каком-нибудь банке на континенте. Он не питал иллюзий. Волей-неволей ему приходилось тянуть повозку мадам Вонг вместе с даяками, немцем и японцем... Если бы его заподозрили в желании дезертировать с острова, с ним немедленно бы расправились без суда, а тем более следствия — сбросили бы со скалы или разворотили живот пулей.
Балерина завизжала и еще сильнее прилипла к хозяину — она боялась незнакомых людей и не хотела оставаться с Мыном. Обезьяна доверилась Ке. Она сидела с Ке в обнимку, Хуан и китаец растворились в темноте.
Уменье ожидать — наука трудная и сложная, и не каждому она дается. Русский полководец Суворов в основу своих побед положил стремительность и натиск, древние китайские полководцы побеждали терпением — победу одерживал тот, кто лучше умел выжидать. Для экспансивных европейцев подобная выдержка непонятна. Восток есть Восток. Я знал случай, который произошел в двадцатых годах. В суматошном Шанхае была красильная мастерская, где красились ткани по особому рецепту. Краски получались сочными, они не боялись солнца и времени. Секретом окраски владели хозяева мастерской, секрет передавался из поколения в поколение и никому постороннему не доверялся. В мастерскую приняли на работу глухонемого мальчика. Он был послушным и безропотным. Несколько лет он работал подручным, и хозяева доверяли ему, — глухонемой не мог никому рассказать секрета красителей. И каково было удивление мастера, когда мальчик заговорил и открыл свою мастерскую. Восемь лет притворялся глухонемым, чтобы выведать тайну... В Европе подобное немыслимо.
Пройдоха Ке умел ждать, но даже для него минуты вытянулись в часы. И когда он отчаялся, послышался условный сигнал — крик древесной лягушки. Пройдоха Ке схватил узел, потащил его вниз по тропинке к причалу, где качался на мелкой волне единственный на базе катер.
На гальке лежал убитый даяк, охранник... Его «снял» Хуан. Мын гремел гаечными ключами в машинном отделении катера,
— Хуан, — высунулся из люка китаец, — в баке почти нет бензина.
— Черт! — Хуан начал ругаться вполголоса на всех языках, которых он не знал, но на которых отлично умел сквернословить. — Сидите здесь, я принесу две канистры... Как же я не учел! Они нарочно держат баки пустыми, чтобы никто не сбежал. Ключи от горючего носит с собой Комацу-сан.
— Комацу-бака, — добавил Пройдоха, наконец осмелившийся произнести вслух в оскорбительном тоне имя японца.
— Черепаха или сатана — не имеет значения, — ответил Хуан. — У меня на кухне есть бензин, две канистры. Я растапливал им печки. Сидите, скоро вернусь.
Балерина рванулась за хозяином — странно, обезьянка не спала. Ночью обезьяны спят, они, как курицы, ложатся и встают с лучами солнца. Видно, общение с людьми заразило и ее бессонницей. Пройдоха схватил Балерину, она вырвалась, укусила его за палец, но он удержал ее.
— Успокойся, тихо!
Мын скрылся в люке — он подготовил мотор к запуску...
— Совершенно пустые баки? — не поверил Пройдоха и заглянул в люк. Он держал Балерину под курткой, и та затихла пригревшись, сладко засопела как ребенок.
— Немного есть, — отозвался Мын. — Мало-мало есть.
— Две канистры тоже мало...
— Да, — согласился Мын. — До материка не добраться. Ничего, Хуан знает, где мы находимся, и как-нибудь, хоть под парусами, доплывем до какого-нибудь острова. Там купим горючее.
— Если нас не схватят в море, — сказал грустно Пройдоха. — Нас будут искать. Они кинутся следом.
— Будем мало-мало прятаться, — сказал весело Мын. — Я живой не сдамся — мы убили их человека. Его автомат я беру себе. Я живым не сдамся...
Мын потряс автоматом, точно давал клятву.
Прошло полчаса. И вдруг в стороне бараков рассыпался веер трассирующих пуль, донеслись выстрелы. Мын и Пройдоха выскочили на палубу. Под курткой у Ке забилась Балерина. На скале моментально вспыхнул прожектор, и луч заметался по бухточке.
— Заводи мотор! — закричал Пройдоха. Он выкинул из-под куртки Балерину, бросился к автоматической пушке: Ке умел стрелять из всех видов оружия, недаром он родился во Вьетнаме. Он навел пушку на башню и, прежде чем луч прожектора ослепил его, дал очередь. От катера к скале протянулась огненная дорожка, потом вспыхнули разрывы, прожектор потух.
— Собаки! — выругался Пройдоха, вытирая пот с лица: он ликвидировал не только прожектор, но и вывел из строя электрический шестиствольный крупнокалиберный пулемет.
— Где Толстый Хуан? — высунулся из машинного отделения Мын. Мотор внизу работал, сжигая драгоценное горючее... — У них есть еще пулемет? Они расстреляют нас...
— Не знаю!
Пройдоха действительно не знал, есть ли еще пулеметы на скале. Этого не мог знать даже сам Хуан — Комацу-сан никому не доверял, он умел преподносить такие сюрпризы.