За языком до Киева
Шрифт:
Витте проявил и еще одну топонимическую «тонкость»: изобретая имя, он, человек, бесконечно далеко стоявший от народа, счел все же необходимым отправляться от народных привычек и навыков. Он довольно наблюдательно заметил, что, осваивая чужие местности и их имена, народ охотно строит новые наименования на этимологизации чужеязычных топонимов. Если река с гиляцким именем ОКАТ была превращена в русскую ОХОТУ и от нее пошло и море ОХОТСКОЕ, то логично было допустить, что бухту Далянь проще всего перекрестить в Дальнюю, а город, на ней заложенный, в Дальний.
Если бы не исторические перевороты,
Само собой, возникновение топонима в таких сложных условиях и с такими торжественными церемониями — явление далеко не повседневное и в целом для имен, заполняющих карту, не типическое.
Гораздо чаще, даже и в наши дни, название места возникает несравненно проще и менее торжественно, с менее пышным церемониалом, но, несмотря на это, живет куда дольше.
Вон охотничья стоянка тунгуса Егорки намного пережила того, кто стал ее невольным эпонимом. Город ИГАРКА, унаследовавший его имя, существует и будет существовать невесть сколько времени.
В местах малонаселенных, необжитых вся «местоназывательская» власть сосредоточивается в руках первооткрывателей. Очень интересно рассказывает об этом тонкий знаток природы, человек с живой краеведческой и географической жилкой, писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов.
«Казалось бы, так просто дать названия вновь открываемым рекам, горам, ручьям и озерам. А на деле это совсем не легко. И мы долго ломаем головы… и почти ничего не можем придумать. На карте появляются обычные, иногда удачные, иногда бесцветные названия и имена.
Встретил путешественник на вновь открытой реке зайца, стала река ЗАЯЧЬЕЙ.
Увидел стаю волков — ВОЛЧЬЕЙ…»
Так ощущает трудность задачи писатель, большой мастер слова. А рядовой геодезист, топограф, геолог или охотник не видит тут обычно никакой трудности. Он делает то же самое с легким сердцем, не мудрствуя лукаво и не огорчаясь серостью результатов. Тем более что сталкивается он с местными жителями, либо отлично знающими свои, дедовские, имена всех угодий, либо же настолько осведомленными в каждой пяди пути, что самая надобность поименования любой кочки кажется им нелепой причудою.
Полезно припомнить много раз цитированный по разным поводам рассказ академика Ферсмана.
«…Экспедицию вел проводник, старик саами Архипов…
— Как зовут этот скалистый наволок, что вдается в губу? — спросили мы Архипова.
— Да как зовут? Просто зовут: наволок.
— А вот следующий?
— Это еще наволок.
— А там дальше, вон со скалой у входа в губу?
— Еще, еще наволок… Ну, чего спрашиваешь? Нету имени у этих губ да наволоков, — говорил старый седой саами.
А наш географ что-то аккуратно записывал в книжечку.
Прошло два года. Из печати вышла большая прекрасная карта озера Имандра, со всеми островами, губами и речушками. На месте западных изрезанных берегов красовались тонко выгравированные названия: ПРОСТО-НАВОЛОК, от него ЕЩЕ-НАВОЛОК, а дальше ЕЩЕ-ЕЩЕ-НАВОЛОК».
Сценка, так живо изображенная, рисует равнодушного к топонимам местного жителя. Но бывают и другие. Тот же Ферсман описывает, как в нелегком деле называния безымянных мест с интересом и жаром принимало участие местное население.
«Вот эту речушку, — говорит молодой саами Николай, — надо назвать СЕНТИСУАЙ — по-русски ТАЛОВКА, — она ведь никогда не замерзает, бежит даже зимой…»
Самый старый из всех методов называния: имя должно без всякой хитрости описывать существенные признаки места:
«Вот здесь раньше паслись стада диких оленей… Значит, гору надо назвать ГОРА ОЛЕНЬЕЙ ДОЛИНЫ, по-саамски — ПОАЧВУМЧОРР: олень, долина, гора…»
Названия такого рода и на самом деле встречаются во многих частях мира, но преимущественно там, где на протяжении долгих и долгих веков население или вовсе не менялось, или менялось очень медленно. Такого типа имена изобилуют, например, в Исландии. БОРГ называется там один очень древний хутор, что значит «Холм с обрывистыми склонами и плоской вершиной». Есть там водопад ГОДАФОС, что переводят просто как «Водопад богов». Есть озеро МЮВАТН, название значит «Комариное озеро». РЕЙКЬЯВИК — «Дымящаяся бухта».
Примерно таковы же топонимы Монголии: ГОБИ — «Пустыня», ДАГШИ-ГУИН-ХУДУК — «Труднодоступный колодец», ДЗАК-ХУДУК — «Саксаульный колодец», ДУНД-ХУРЕН-ЦАВ-УЛ — «Средняя гора коричневого ущелья», ОЛГОЙ-УЛАН-ЦАБ — «Ущелье толстого красного червяка».
И в Исландии и в Монголии на протяжении длинных исторических периодов население не сменялось. Очень мало менялся до самого последнего времени и бытовой порядок — обычаи, образ жизни, психология. Именно поэтому топонимы здесь оказываются, во-первых, чисто одноязычными и, во-вторых, имеющими древний, архаический характер. Как они созданы века назад, такими дожили и до нашего времени. Седой стариной веет от них…
Вероятно, в глухих районах еще не освоенной европейцами Африки, во внутренней части Аравии, в глубинах Южной Америки существуют такие же слои имен, раз навсегда данных далекими предками, не перемененных ни разу и не видоизменившихся.
Там же, где (как в Европе, в Передней Азии, в Северной Африке) на протяжении тысячелетий волны народов перекатывались через утесы других народов, где сменялись языки, племена, цивилизации, — там такую первозданную простоту приходится с трудом разыскивать под толщами наслоений. Во всех случаях топонимика оказывается волшебным зеркалом, в котором отражаются и постоянство и перемены.
Вот почему тот, кто соприкоснулся с этой наукой, начинает панически бояться всякого произвола в обращении с именами мест: мы же далеко не у всех из них сумели и успели снять показания!
Как возникли простейшие наименования, мы уже видели, да можем увидеть и еще. Способ называния если и варьирует от народа к народу и от эпохи к эпохе, то лишь в частностях. В принципе он остается неизменным: описание по приметам.
Путешественник Грум-Гржимайло рассказывает:
«Мы достигли ключика, не имевшего никакого имени, а потому и названного Рахметом (проводником) УРУС-КИИК-УРДУ-БУЛАК, то есть „Ключ, на котором русские били джейранов“».