За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)
Шрифт:
Игорь е д е т ъ по Боричеву
къ с в я т е й Б о г о р о д и ц е Пирогощей...
А герои поэмы Клюева:
...С и я н и е м к р е с т а ведомы,
И д у т к родимой черемисе...
При этом - так же, как утонувшему в Стугне "уноше князю Ростиславлю" не суждено участвовать в празднике возвращения Игоря из плена, так и утонувшему с намеком на самоубийство клюевскому другу детства Але, не дано слиться в шествии к свету с теми, кто восстали "от мертвой сыти", "чтоб на пиру вино живое, Руси Крещение второе испить ...> из единой чары". Не дано же ему этого потому, что "с а м о у б и й с т в е н н о влюбленным / Кладбище не откроет врат", ибо самоубийц и утопленников на Руси никогда не отпевали и хоронили, как правило, з а к л а д б и щ е н с к о й о г р а д о й.
Зато тех, кто погиб "побарая за христьяны на поганыя плъкы", ждет радостная встреча с п р е с
"Каин":
...Поэма покрывается пением венчального Ирмоса: "Святии мученицы, иже добре кровями церковь украсившии!"
"Слово о полку Игореве":
Слава княземъ а дружине!
Аминь.
"ОТ ВЕЛИКОГО ДОНА
ДО МАЛОГО ДОНЦА..."
(Некоторые подробности побега князя Игоря
из половецкого плена)
"Слово о полку Игореве" - произведение удивительное: сколько его ни разгадывай, как ни проясняй "темные места", а оно все равно продолжает дышать тайной. Причин тому множество: тут и искажения древнего текста позднейшими переписчиками, и произошедшие за восемь столетий необратимые изменения в языке, и отсутствие достаточного для сравнения количества памятников светской литературы соответствующего периода.
Все это и приводит к тому, что, несмотря на все новые и новые переводы и комментарии, "Слово", как и при своем первом издании в 1800 году, продолжает оставаться истолкованным весьма приблизительно, а порою и в явном противоречии с логикой. Например, в посвященном Игореву побегу из плена эпизоде есть строки: "Коли Игорь соколомъ полете, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу, претръгоста бо своя бръзая комоня". Практически во всех изданиях они переводятся следующим образом: "Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, стряхивая собою холодную росу, ибо утомили (в других вариантах перевода - "притомили", "надорвали" и тому подобное - Н. П.) они своих борзых коней".
Таким образом, получается, что метафора скорости ("соколом полетел", "волком побежал") вводится автором поэмы именно тогда, когда реальная скорость беглецов резко з а м е д л и л а с ь, ибо они остались вообще без каких бы то ни было средств передвижения, кроме, как говорится, "своих двоих".
Абсурд, нонсенс?
Если трактовать глагол "претръгоста" как "утомили" или же "надорвали", то - да. Но вот только есть ли повод трактовать его именно так, если это довольно ясное (даже для школьников - я сам проверял это во время встреч в школах!) русское слово, в котором отчетливо прочитывается приставка "пре-", корень "-тръг-" и характерное для глаголов двойственного числа окончание "-ста"? Не считая некоторого преобразования в своей флексийной части, слово это ещё и до сего времени понимается почти так же, как и в XII веке: "пре-тръг-о-ста", т.е.
– "пере-торг-ов-али", что вряд ли нуждается в особенном объяснении. Суть данного эпизода весьма проста: достигнув ближайшего населенного пункта, беглецы обменяли своих взмыленных коней на новых, доплатив соответствующую разницу барышникам, и уже на свежих скакунах полетели дальше. Вот в чем причина появления метафоры о с о к о л е и в о л к е, а также ключ к пониманию того, почему хан Гзак так легко дал Кончаку уговорить себя отказаться от погони. Потому что - она была заведомо б е с п о л е з н о й !
Половецкая степь, которую, благодаря эпитету "дикая", мы представляем себе чуть ли не абсолютной пустыней, на самом деле таковой почти никогда не была. И. Е. Саратов в статье "Следы наших предков" (альманах "Памятники Отечества", № 2 за 1985 г.) отмечает, что уже с VIII - IX вв. в верховьях Северского Донца и его притоков существовало более двенадцати каменных крепостей: "Салтовская, Чугуевская, Змиевская, Дмитровская (на р. Короче), Подлысенковская (на р. Осколе), Волчанская, Коробовская, Кабановская, Мохначская, Гомольшанская, Нежегольская (на р. Нежеголь), Кодковская и Гумнинийская". И хотя ко времени Игорева похода в летописях упоминается уже гораздо меньшее число городов (Донец, Чугуев, Змиев, Шарукань, Сугров и некоторые другие), это вовсе не означает, что бежавший из плена князь ехал со своим проводником по б е з л ю д н о й местности. Как пишет в четырехтомной "Истории казаков" А. А. Гордеев (М., 1992), "в то время, когда в черноморских степях господствовали половцы, по течению рек: Дона, Северского Донца и их притокам жило разбросанное русское население, носившее название "бродников". Население это обслуживало РЕЧНЫЕ ПЕРЕПРАВЫ, жило в пределах степной полосы и служило связью северных русских княжеств с Тмутараканью и морскими путями" (шрифтовые подчеркивания сделаны мною. Н.П.). Кажется, должно быть понятно, что, находясь на стыке культур двух народов, такие поселения не могли не стать пунктами взаимного обмена между ними различными услугами и товарами. Здесь, в этих "буферных зонах", обитали бежавшие от своих князей смерды и отбившиеся от племени половцы, здесь жили поджидающие выгодного "контракта" русские и половецкие наемники, работали кузнецы и оружейники, нанимались проводники для походов в Степь и переводчики для визитов на Русь, проводились регулярные торги и ярмарки. В Брянской области, например, по дороге на упоминаемый в русских летописях город Трубчевск, одно из сел ещё и доныне носит древнее название Переторги, в основе которого лежит тот же самый глагол, который мы видим и в "Слове о полку Игореве" - "претъргоста", т.е. "переторговали".
Для полноты понимания картины Игорева возвращения на Русь нельзя не учитывать и тот факт, что его побег из плена - это как бы и не совсем побег, поскольку он происходил при явной заинтересованности в его успехе хана Кончака. Да это и неудивительно, если вспомнить, что Кончакова дочь Свобода была к тому времени уже просватана за Игорева сына Владимира, и половецкому хану было мало проку от свата-п л е н н и к а, ему было нужно родство с действующим русским князем. Подтолкнуть Кончака к организации Игорева побега могли следующие события. Первое - это весть о возвращении из неудачного набега на Русь орды Гзака, способного (чтобы сорвать зло за свою неудачу) казнить Новгород-Северского князя. А второе - это политическая ситуация в самой Руси, возникшая после получения вести о поражении Игоря. По сообщению Ипатьевской летописи, находившийся в то время в черниговских землях князь Святослав Киевский, едва узнав о случившемся в Поле, сразу же послал в Новогород-Северское княжество своих сыновей Олега и Владимира с дружинами, а затем пригласил на помощь Давыда Смоленского, который, явившись на его зов, занял позиции у Треполя, южнее Киева.
Чем же можно объяснить то, что великий Киевский князь оставляет свое с о б с т в е н н о е княжество на попечение дружины смоленцев, а сам со своими сыновьями и войсками остается на территории Новгород-Северского удела? С одной стороны, конечно, в этом можно увидеть стремление прикрыть собою оставшееся незащищенным княжество Игоря. А с другой... Не случайно ведь та же самая летопись сообщает, что Ярослав Черниговский "съ полками своими стоялъ въ Чернигове", никуда не выступая и словно бы опасаясь, что главная угроза Игоревой вотчине исходит не от границ со Степью, а и з н у т р и, от Святослава и его сыновей. Ведь, уходя в поход, Игорь взял с собой и своих сыновей, так что в случае известия об их гибели княжество оставалось практически б е з н а с л е д н и к о в, а значит, вопрос столонаследия зависел только от оперативности самих претендентов на княжение. Поэтому и не уходил отсюда Святослав с сыновьями, одному из которых могло быть суждено стать Новгород-Северским князем. Поэтому же выжидал развития событий и Ярослав Черниговский, держа в боевой готовности свои дружины. Но именно поэтому торопился и хан Кончак, которому оставшийся без княжества сват был не нужен точно так же, как и сват плененный или убитый. И он послал к Игорю своего человека Влура, хорошо знающего не только места переправ через Донец и его притоки, но и те приграничные поселения, где можно было поменять лошадей, а сам успокоил разгневанного хана Гзака, а несколько позднее организовал бракосочетание Владимира Игоревича со своей дочерью. К тому времени князь Игорь уже благополучно достиг своей вотчины, и опасность её потери была ликвидирована...
Таким образом, из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что уже в XII веке на приграничных с Русью землях в районе между реками Северским Донцом и Доном существовали поселения, послужившие прообразом будущих почтовых станций, на которых можно было за соответствующую плату ПЕРЕТОРГОВАТЬ утомленных скачкой лошадей на свежих, чем и воспользовались князь Игорь и его проводник на пути из половецкого плена на Русь.
БУСЫЙ ВОРОН, ЧТО ТЫ ВЬЕШЬСЯ?..
(Еще раз о загадках древнерусской поэмы
о князе Игоре.)
Столько загадок, как в "Слове о полку Игореве", нет ни в каком другом литературном произведении. Здесь всё - от исторической подоплёки событий до примечаний комментаторов и издательских конъектур - вызывает сомнения и вопросы. И нельзя сказать, что ответы на одни из них важнее, чем ответы на другие, ибо и разгадка "тёмных мест", и уточнение значения любого из рядовых эпитетов одинаково работают на прояснение смысла поэмы, освобождая его, как почерневшую древнюю икону от копоти, от искажений древних переписчиков, ошибок первоиздателей и непонимания нынешних толкователей.