За землю отчую.
Шрифт:
Теперь уже порубежник не сомневался: ему предоставили возможность уйти. Не крадучись, опасаясь погони, а даже днем, чтобы не блуждать по ночному лесу... И причиной тому ордынцы!
Сжимая в руке нож, Федор вышел из землянки. Огляделся. Вблизи никого не было. Разбойники сидели в отдалении, у костра, • и негромко переговаривались между собой. Лишь изредка кто-нибудь из них повышал голос, и тогда до пленника доносились отдельные фразы.
«А песен не орут, как всегда. Видать, и их за душу взял набег вражеский,— с удивлением подумал он, и в сердце закралась горечь.— Может, где-то недалеко ордынцы убивают и
Федор, осмотревшись, вышел на поляну, глянул на небо. С трех сторон оно светилось багровыми отблесками огня, бушующего на земле... «Где же Коломна? — По звездам определил, где находится город.— И там горит. Но все же надо подаваться туда. А может, на Москву — там с полночной стороны вроде не видать пожара?..» Порубежник, не зная, на что решиться, колебался. Зашел в землянку взять завернутые в тряпицу сухарики его снова охватило сомнение...
Федор так и не ушел в ту ночь. Спал беспокойно, просыпался, с нетерпением ждал рассвета. Хоть и считал Митрошку лесным скоморохом, а в душе надеялся: «Может, еще что про набег от него узнаю...»
Будь косоглазый лесовичок повнимательнее, он бы сразу заметил, как обеспокоен и насторожен пленник, как следит за каждым его движением. Но теперь Митрошка заважничал— отмалчивался или, подражая Епишке, цедил слова сквозь зубы.
Когда он вышел из землянки, Федор, присев на дубовую колоду, подпер голову рукой и снова надолго задумался... Впервые после того, как вступил на ратную службу, он был предоставлен самому себе,— раньше всегда были рядом начальные люди и побратимы-воины. Вот разве только на реке Пьяне, когда, отбившись от ордынцев, остался один. Но тогда он не колебался: надо скакать к своим! А теперь на что решиться?.. В Коломну ему пути нет, хоть с той стороны и не так горит, как на закате и полдне; ежели он даже туда доберется, что скажет? Не по своей-то воле,— надо ж было косолапому напугать коня, а самому попасть в руки душегубцев,— но он не предупредил про врага острожного воеводу. До Москвы далеко. Был бы он на коне да с мечом и луком, дело другое, может, и проскочил бы мимо ордынских чамбулов. Выходит, одно остается: пристать к лесным татям, как их атаман звал. Пойти с разбойной ватажкой, а после сбежать и податься к своим в Верею. Может, его еще ждет Галька, да и свидеться с родными удастся, коих не видел так давно...
Утром Гордей снова собрал на лесной поляне своих ( подвижников. Обвел их сумрачным взглядом, хмуро сказал:
Вот так, молодцы,—судачили мы, спорили, чуть не передрались, а выходит, не можна идти нам в Рязанщину, видать, оттоль пригнали ордынцы. Что делать станем, а?
Лесовики молчали.
Куда ж идти, ежли так! — громко вздохнул Митька ] корень.— А страшенные ж они, ордынцы, аки зверье дикое. Я их, оружных-то, ранее и не видел.
А что в мамайщину делал? —бросил Ванька-кашевар и, задорно блеснув голубыми глазами, добавил с насмешкой: — Там бы уж нагляделся!
Неужто ни одного оружного не видел? — в свою очередь удивился Митрошка.
Говорю, не видел, чего пристали! Я с Переславля, а туда сколько уж годов орда не набегала. Старики токмо сказывали.
Ладно, молодцы, будет вам! — перебил их вожак.— Не по делу завели спор. Я мыслю, все одно неча тут сидеть, уходить надо. Пойдем на другие Русские земли, может,
Так в тех же местах литвины,— стал возражать кто- то из лесовиков.
Знаю! Драбы великого князя литовского Ольгерда и впрямь земли те русские давно уже повоевали. Как на Днепре и Припяти, повсюду на Оке мытниц1 множество понастроили...
Вот я и говорю.
А ты не перебивай, пока я не кончил! — Гордей метнул на него сердитый взгляд и продолжал: — Мало того, что мытниц понаставили и русским людям версты без мыта проехать не дают, еще и податями великими сирот и горожан обложили. Весь час меж ними и насильниками размирье, бегут люди в леса, в ватаги собираются. А нам сие на руку, как станут приставать к нашей станице, мы в силу войдем борзо.
В Верховские, так в Верховские! —беспечно махнул рукой Ванька-кашевар.
Остальные не возражали, им было все равно, куда держать путь.
А что острожник, так и не ушел? — поинтересовался Рудак.
Не ушел! — буркнул атаман.
Под вечер дверь землянки распахнулась. На пороге появился Гордей. Не торопясь завести разговор, уставился на порубежника. Федор не отвел взгляда. Так и стояли они, в упор рассматривая друг друга. Наконец чернобородый широко, всем лицом усмехнулся, спросил:
Что, Федор Данилов, аль передумал? Пойдешь с нами на земли Верховские?
Порубежник в смятении облизнул пересохшие губы, сердце забилось чаще... «Сие по дороге! Пойду с душегубцами, коли так, хотя бы до Серпухова. А там подамся к своим в Верею!» — мелькнуло у него в голове, и он решился:
Деваться некуды, пойду.
Уходили затемно. Над головами ватажников мерцали звезды, но дальше темные тучи закрывали полнеба.
Гордей, как и прочие лесовики, оторванные от всего мира, даже не подозревал, что полчища Тохтамыша обогнули земли великого княжества Рязанского, вошли в Верховские княжества и двигались через Мценск, Белев, Калугу на Москву...
Путь ватажников пролегал через леса и болота, которые тянулись вдоль северного берега Оки. На ночь становились у чистых лесных озер. Вечерами, когда лесовики бражничали у костра, Федор подолгу сидел на берегу, смотрел, как плещется в озере рыба, как крадется на водопой зверье. В который раз порубежник спрашивал себя, не лучше ли бежать, добраться до какого-нибудь жилья, а оттуда к своим, но продолжал идти с ватагой. Вставали лесовики спозаранку, когда еще дымилась зеркальная озерная гладь, ловили рыбу. Брали ее на блесну либо всем миром вытаскивали большой сетью с берестяными поплавками и грузилами из обожженной глины. Наскоро варили похлебку и, наевшись, правились дальше. По дороге стреляли дичь из луков...
Как-то под вечер вышли к деревушке на два двора, затерянной среди глухого леса. Колосилось небольшое ржаное поле, голубел лен, на огороде зеленели капустные шары, желтела ботва репы и лука. Па опушке под присмотром ребятишек, одетых в белые до пят холстинные рубашонки, паслись мелкорослые коровы и козы. Завидев вооруженных людей, крестьяне встревожились, бросили работу. Бабы с детьми поспешили укрыться в избах. Мужики, их было четверо,-— белый, как лунь, старик и трое помоложе, кряжистых и крепких,— сгрудившись группкой, с беспокойством и растерянностью*смотрели на подходивших к ним лесовиков.