За землю отчую.
Шрифт:
Лесовики уже остыли после драки, послышалось:
Пущай остаются!
Где гнев, Гордей, там и милость.
Лошадь на четырех ногах, и та оступается.
Атаман не возражал, молвил примирительно:
Будь по-вашему!..
Затем повернулся к монастырскому ключнику, который все еще сидел на земле, и строго спросил:
Ну, что, отче, есть ли припас в обители?
Есть, добрый человек, есть,— в страхе поглядывая на ватажников, прошамкал тот.
Эх ты!..— выругался Гордей.— Чего ж брехать было? А?!.— И добавил с укоризной: — Из-за тебя столько люду пало!
Монаха трясло, как в лихорадке. Опираясь дрожащими руками о землю, он стал на четвереньки, с трудом выпрямился. Торопливо перекрестившись, забормотал:
Упокой, господи, души их...
Иди! — раздраженно оборвал его атаман и громко, чтобы слышали все, произнес: — Вера без дел мертва есть!
Ключник оторопело взглянул на него, съежился и поплелся к монастырской трапезной. Ватажники гурьбой двинулись следом за ним.
Дяденька атаман! — послышался детский голос, когда они поравнялись со слепым гусляром. Гордей удивленно повернул голову, остановился.
Чего тебе?
Эх, дяденька! Зачем же ты рябого отпустил? Он ведь давеча нехристей навел сюда в обитель. Сколько они люду поубивали — страсть!..
Тонкий голосок мальчика захлебывался от волнения, а большие серые глаза по-взрослому осуждающе смотрели на вожака лесовиков. Гордей не понял, переспросил: Когда навел? Какого люду?.. Эй, ключник, стой! — окликнул он монаха.— Сказывай, что учинилось!
Ключник, опасливо жмуря красные, набрякшие веки, стал отнекиваться; ссылался, что оконце его кельи выходит не во двор. Атаман нахмурился, нетерпеливо махнул рукой. Лишь тогда, перемежая слова вздохами, тот рассказал, что произошло.
Прежде чем захватить Серпухов, степняки ворвались во Владычный и Высоцкий монастыри и, ограбив их, двинулись на город. Людей там почти не осталось — большинство горожан, которых успели предупредить серпуховские порубежники, укрылись в окрестных лесах. Ордынцы торопились к Москве. На другой день, оставляя после себя повсюду пепелища и трупы, вражеские тумены 1 ушли на север.
Утром следующего дня беглецы уже знали об этом. Ночи стояли холодные, часто непогодилось, болели дети, кончалась прихваченная с собой впопыхах скудная еда. Успокаивая друг друга тем, что ордынцы не вернутся, люди решили направиться в монастыри. Но, на беду, среди них оказались предатели. По наущению Епишки, который во время набега затесался, меж горожанами, несколько негодяев ночью выбрались из обители и привели под ее стены рыскавший в окрестностях Серпухова вражеский чамбул 2. Вломившись в монастырь, ордынцы учинили резню. Пощадили только несколько десятков молодых серпуховчан — ясырь, который предназначался для продажи, да монахов, что попрятались в кельях.
Т у м ей — воинское соединение ордынцев в десять тысяч всадников.
Чамбул — конный отряд.
Вечером враги убрались из монастыря. Епишка с дружками ушли следам. С того времени их больше никто не видел. И вот они появились снова...
Что же вы, отцы святые, сразу об этом не сказали? — гневно спросил Гордей.— Теперь понятно, отчего так все спужались!
Кто ж его ведал, по душе ль тебе такое придется? Кто ж его знал? — опуская под его тяжелым взглядом глаза, разводили монахи руками.
Толпой вывалились за монастырскую ограду, но воров и след простыл.
ГЛАВА 16
Порубежники выехали на тарусскую дорогу раньше шуракальцев. Василько гнал коня вовсю, следом плотной группой мчались остальные. Темно-зеленой стеной проносились деревья и кусты векового леса, дорогу застилала густая курява. Наконец воины увидели возки и конную охрану княгини. Заслышав конский топот, сторожевые дружинники обнажили мечи, плотным кольцом окружили княжеские возки и стали выстраиваться в боевой порядок.
Свои мы, свои!
Жеребец Василька едва не сшибся с конем сына боярского Дмитрия.
Я — Василько, сын Сысоя, десятник с порубежного острога на Упе!
— Здравствуй! — обрадованно воскликнул сын боярский.— А мы уже встревожились.
Подскакал боярин Андрей Иванович Курной.
Беда, бояре, ордынцы следом гонят!—взволнованно говорил Василько.— Сотни три, не меньше.
Покинем возки, а сами в лесу схоронимся,— предложил сын боярский.
С женами и детьми далеко не уйдешь, Дмитрий Александрыч,- покачал головой Курной.
Сие не годится,— поддержал его Василько.— Врагов много, не отобьемся. Пущай возки дальше едут. До Оки недалече, а там из Тарусы помощь подоспеет. Мы же тем часом ордынцев задержим.
Так и сделаем,— согласился боярин.— И, обращаясь к своему помощнику, приказал: — Бери, Дмитрий, две дюжины воинов и гони за возками. С теми, что впереди, будет человек сорок. Это уже сила.
Сын боярский нахмурился, но подчинился. Вместе с княжескими дружинниками помчался вослед возкам, что были уже далеко.
Лошади, подгоняемые кнутами и гиканьем возниц, неслись во всю прыть.
Завидев урусутов, что вдруг появились на дороге, тысячник Тагай опешил. Он тут же стал отдавать наказы, нукеры передовой сотни Тимура успели выхватить из кожен сабли, но ряды ордынцев смешались. Сотник и окружавшие его шуракальцы упали с коней. Зазвенело оружие. Курной и Василько рубили врагов, громкими возгласами подбадривая воинов. Но вот в битву вступили нукеры второй сотни жузбасы Ахмеда. На дороге стало тесно — не размахнуться ни мечом, ни саблей... Постепенно -сражение перемещалось в лес. В ход пошли ножи и кинжалы, завязалась рукопашная схватка. Ордынцам, несмотря на то, что их было намного больше, не удавалось смять тарусцев. Мынбасы Тагай на узкой дороге не мог ввести в. бой всех нукеров и приказал сотнику Хасану обойти урусутов. Шуракальцы ринулись через редкий сосновый лесок.
Андрей Иваныч, татары в окружь пошли! — закричал Василько.
Вижу! — прохрипел Курной, он сражался без щита — окровавленная рука боярина висела плетью.— Что делать станем?!.
Порубежник не успел ответить — на него напали сразу три шуракальца. Подняв коня на дыбы, он снес мечом голову одному, наотмашь рубанул другого, третий отскочил в сторону. Василько перевел дух, хотел было осмотреться, но тут послышался истошный вопль Курного:
Спасай княгиню и княжичей — ордынцы хотят их полонить!