За зеркалами
Шрифт:
***
Он поправил бабочку, аккуратно приглаживая пальцами чёрные края мягкой ткани, отошёл назад, вскидывая руки и проверяя, как смотрятся на манжетах золотые запонки. Ухмыльнулся, оставшись довольным увиденным, и, напоследок подмигнув собственному отражению и пригладив непослушные тёмные волосы, вышел из комнаты.
Его ждала встреча с директором детского дома, назначенным вместо скоропостижно скончавшегося от сердечного приступа бывшего управляющего. И он даже предвкушал эту встречу. Арленс в его жизни стал эдаким приятным исключением, образцом человечности и доказательством того, что не всегда власть меняет человека, уродует его, превращая в алчную жестокую
Видит Дьявол, таких ублюдков он повидал немного. Тех, которые, дорвавшись до власти, превращают её в некое орудие для достижения собственных, порой гнилых и омерзительных целей. Возможно, ему стоило бы их пожалеть. Возможно, стоило бы помолиться об их грешных душах...Вот только он не верил ни в молитвы, ни в грешность души. Для него не существовало плохих и хороших, добродетельных и порочных, злых и добрых людей. Он знал точно, что человек сам по себе и был злом, пороком в своём истинном обличье. Что бы там ни говорил местный священник. О, нет, он, конечно, не был ни разу на исповеди с самого своего детства, а познакомился с этим жирным боровом, скрывавшим своё дряблое белое тело под черной рясой в пол, на одном из приёмов, организованном в благотворительных целях. В тот момент, когда увидел, как стряхивает тот украдкой с бороды и усов крошки шоколадного печенья, косясь по сторонам и похлопывая правой ладонью себя по брюху, почувствовал едкое желание уйти и мгновенно появившееся раздражение. У кого-то бывает аллергия на животных, у других - на еду, у третьих - на цветы. У него же с самого детства была стойкая непереносимость к людям, покорными овцами плетущимися в храмы и церкви, где в расписных дверях их встречали с притворно милосердной улыбкой самые настоящие волки, накинувшие на серую шерсть бараньи шкуры.
К сожалению, не успел тогда убраться незаметно, пришлось весь вечер смотреть на заискивающие взгляды хозяина особняка и высокомерно самодовольные - служителя церкви. Впрочем, разве первый или второй смогли убедить его пожертвовать хотя бы цент? Зато молчаливый серьезный директор приюта, практически не участвовавший в разговорах, лишь раз коротко пригласивший всех желающих в свою обитель, заинтересовал его. Ведь он мог поверить во что угодно, кроме того, что кому-то может быть интересна судьба брошенных, никому не нужных детей. Во что угодно, кроме того, что можно переживать за каждого из них, как за собственного, выбивая всеми мыслимыми и немыслимыми способами лечение, средства на питание. Понимаете? Он никогда не знал случая, чтобы бескорыстно протягивали даже кусок хлеба, и поэтому, когда увидел собственными глазами всё, что сделал старик Арленс в приюте, когда увидел, с каким обожанием говорил о нём каждый ребёнок в этом месте, то впервые почувствовал уважение...сразу после откровенного изумления, конечно.
Наутро после его посещения директор обнаружил чек на крупную сумму денег вместе с коротким письмом-указанием обращаться в случае любой необходимости к Кристоферу Дэю. Он ещё долго стоял, вглядываясь в мелкий, не совсем аккуратный, будто нервный мужской почерк, вспоминая лицо этого мрачного мужчины во всём чёрном. Да, именно мрачного. Вспоминая, как невольно замер, когда тот поднял на него безучастный взгляд черных глаз и скучающе обвёл им переполненный зал особняка. Всё же первое впечатление может обманывать, так как в тот момент директор Арленс не испытал ничего другого, кроме желания поскорее оставить их компанию, чтобы быть как можно дальше от этого человека.
Мужчина спустился по красивой витиеватой лестнице с отделанными под золото перилами и сел в свой автомобиль, кивком приказывая водителю начать путь. Ему нравилось смотреть в окно в предпраздничную суету города. Нет, конечно,
Водитель остановил на светофоре, и мужчина увидел, как рядом с его машиной пробежал мальчик лет девяти-десяти. Босоногий и грязный в рваной куртке, цвет которой трудно было уже установить точно. Мужчина склонил голову вбок, цокнув языком, когда мальчишка споткнулся буквально в нескольких метрах от его автомобиля и упал. Большая, явно чужая шапка, слетела с его головы прямо на проезжую часть, обнажая длинные нечёсаные светлые волосы, а сам парнишка перевернулся на спину и начал отползать от прибежавшего и нависшего над ним разозлённым запыхавшимся коршуном человека в фартуке мясника.
Мужчина распахнул дверь машины, приказав водителю проехать вперёд, и двинулся к кричавшему громкие ругательства вперемешку с угрозами тучному мяснику. Он размахивал окровавленным топором прямо перед лицом бродяги, пытавшегося отползти ещё дальше и одновременно прикрыться ладонью от слюней, вылетавших изо рта обворованного им лавочника.
– Эй, остановись.
– мужчина окликнул его, подняв бровь, когда тот недовольно оглянулся, явно желая послать куда подальше, но, видимо, оценив внешний вид приближавшегося, тот всё же процедил сквозь зубы.
– Идите куда шли, мистер. Я сам разберусь с этим ублюдком.
Он снова повернулся к мальчику, демонстративно переложив топор из одной руки в другу.
– Что, огрызок, думал, сможешь убежать? А вот не получилось. Давай сюда мои деньги, не то отрублю руку.
– Я сказал, остановитесь, - мужчина не кричал, он говорил уверенно и коротко. С приказными нотками в голосе, заставившими толстяка снова обернуться к нему, - Убери топор, - презрительно оглядывая костюм лавочника, - сколько он у тебя взял?
– Он не взял, этот...этот маленький грязный уродец украл все мои деньги, пока я обслуживал покупателя.
Мужчина посмотрел на всё ещё лежавшего на земле мальчика и нахмурился, кивая на продавца мяса.
– Это правда?
Сбоку раздался возмущённый возглас, обворованный всплеснул руками, видимо, оскорблённый тем, что его слова ставились под сомнение.
Мальчик сглотнул, глядя затравленно на возвышающегося над ними человека в чёрном элегантном пальто и таких же чёрных брюках из дорогущей мягкой ткани. Такие, наверняка, не колют кожу, как его простенькие, поношенные, из серой шерсти. Несмело кивнул, зажмурившись и ожидая какой угодно реакции - злости, безразличного ухода, оскорблений или долгих нотаций. Но только не того, что мужчина ловко наклонится к нему и выудит из-за пазухи небольшую коробку, в которой лежала вся выручка лавочника за день. Практически кинет её мяснику, как мячик собачке, и, сложив руки на груди, пренебрежительно махнёт ему ладонью, давая понять, чтобы тот убирался.
– Но...но как же...мне нужно показать этому..., - мясник, прижимая к себе драгоценную ношу, явно раздумывал, требовать ли наказания для воришки или убираться подобру-поздорову.
– Или ты сейчас уберёшься, - мальчик вздрогнул, невольно вжимая голову в плечи, хоть и понял: несмотря на то, что прохожий смотрел неотрывно, как-то странно на него, всё же обращался именно к пострадавшему, - или я верну твои жалкие деньги ему, - кивок в сторону сироты, - а завтра твою лавку некому будет открывать, - выразительный взгляд на топор в пухлой ладони мясника.