За живой и мертвой водой
Шрифт:
Оксана протянула руку женщине, чтобы помочь ей встать, и пораженная Гелена приняла ее руку. Но прежде чем выйти из землянки, она спросила:
— Пани, скажите, как вы оказались здесь, среди бандеровцев?
— Каких бандеровцев? Пани ошиблась. Здесь советские партизаны.
— Не верю. Здесь не может быть советских партизан. Доказательства?
— О! За этим дело не станет. Неужели вам не объяснили обстановку перед тем, как посылали?
— Я знаю обстановку… — мрачно сказала Гелена.
Ординарец командира сидел у дуба, рядом с часовым, курил. Увидев выходившую из землянки Оксану с
— Откуда вы родом, товарищ? — спросила его Оксана.
— Здешний… — уклончиво ответил партизан.
— Украинец?
— Так.
— А вы, товарищ часовой?
— То же самое, — ответил часовой, лениво подымаясь на ноги.
— Поляки в отряде есть?
Ординарцу не был понятен и приятен этот разговор. Он хитровато улыбнулся:
— Спросите у командира. Он знает…
Оксана понимающе засмеялась. Гелена, поджав губы, недоверчиво, пытливо смотрела то на одного, то на другого партизана и, кажется, убедилась, что хлопцы не играют и их ответы не заготовлены заранее. Когда она начала умываться, снова, на этот раз уже явственней, донесся детский плач, и она застыла с намыленным лицом, не поднимая головы.
— Хотите посмотреть на ребенка? — спросила девушка.
— О, пани, я буду благодарна…
Оксана приказала ординарцу сходить к командиру и от ее имени попросить разрешения привести в землянку женщину с ребенком.
Завтрак прошел в полном молчании. Гелена задумчиво жевала кашу, глаза ее то становились пустыми, го в них отражалась какая–то тревожная мысль, и она замирала на секунду с поднесенной ко рту ложкой, то ее настороженный взгляд скользил по фигуре девушки, но смотреть в глаза Оксане она избегала.
Оксана не тревожила ее вопросами. Самый трудный разговор был еще впереди. Разведчица обдумывала не только доводы, к которым ей предстояло прибегнуть, чтобы склонить на свою сторону Гелену. Ее по–человечески волновала судьба этой женщины, и, когда она говорила Гелене, что она ей не враг, а друг, это были не пустые слова. Гелена появилась из чужого, враждебного Оксане мира, но в этом мире были не только враги, но и друзья, и те, кто мог стать другом. Таких людей было большинство. Оксана думала о том, что именно побудило Гелену согласиться пойти на риск. Деньги? Очевидно, деньги играли для нее немаловажную роль — муж погиб, она в чужой стране, ребенок… Но, видимо, не это было главным, имелись и другие причины. Какие? Горячий патриотизм? Желание помочь своему народу? Похоже… Пусть это останется у Гелены, на это никто не собирается посягать.
К концу завтрака ординарец привел низенькую крестьянку в стеганой ватной безрукавке, державшую на руках закутанного в платок ребенка. Личико ребенка было грязным, в красных волдырях, он сосал тряпочку, которую мать то и дело мокала в чашечку с молоком.
Гелена, едва заслышав шаги, сразу насторожилась, поднялась и с просветленным лицом, прижав руки к груди, шагнула навстречу крестьянке. Она смотрела на ребенка жадно, сияя увлажнившимися глазами. Крестьянка не понимала, зачем ее сюда привели, но, увидев двух женщин, начала, словно в свое оправдание, объяснять, что она отняла ребенка от груди, а соски нет, и ребенок никак не привыкнет к тряпочке, поднимает крик на весь лес. Она старалась говорить по–украински, но все время сбивалась, вставляла польские слова, и эта особенность ее речи, видимо, не сразу дошла до сознания Гелены.
— Пани полька? — спросила Гелена вдруг, испытующе и удивленно уставившись на крестьянку.
— Так!
— Откуда?
Женщина назвала свое село и, сморщив лицо, заплакала, начала рассказывать, как на них ночью напали бандеровцы и они едва успели убежать, уведя с собой только корову, а все остальное, что наживалось годами, пошло дымом и прахом, и, что если бы не советы–партизаны, которым помогал ее муж, то неизвестно, что было бы с ними. Наверное, погибли бы, как многие другие.
— Муж пани поляк? — снова спросила Гелена.
— Так! Наше село целиком из поляков.
— А где муж сейчас? — допытывалась не сводившая глаз с крестьянки Гелена.
— С нами, пани, тут нас несколько семей, а как дальше будет — не знаю. Нас хотят отправить ближе к Белоруссии, туда, где больше партизан. А мой муж, он… Он хочет остаться здесь, с этими партизанами.
Крестьянка заплакала еще сильнее, вслед за ней заревел и малыш. Мать подхватила потрескавшимися пальцами тряпочку, торопливо намочила ее в молоке, сунула ее в рот ребенку. Гелена с застывшим лицом смотрела на нее, видимо, пораженная всем, что она услышала.
Оксана молча слушала разговор, не вставляя в него ни одного своего слова. Она понимала, что эта беседа на многое откроет глаза Гелене. Разведчица с гордостью подумала, что у нее в руках самое лучшее и верное оружие — правда.
После того, как две польские женщины наговорились досыта и крестьянка ушла, Гелену трудно было узнать. От ее воинственности, непримиримости, ожесточения не осталось и следа. Она сидела на чурбачке печальная, погруженная в свои противоречивые мысли.
— Пани Гелена, теперь вы верите, что я вас не обманывала?
— Так.
— Может быть, у пани возникает мысль, что женщину, которую пани видела, специально подготовили для встречи с пани?
— Нет! — после некоторого колебания твердо заявила Гелена.
— Тогда прошу пани сделать то, что она обещала…
Гелена пристально посмотрела на девушку,
— Хорошо, пусть пани это знает. Я прилетела из Англии, меня послали ваши союзники.
— Кто?
— Точно не знаю, слово гонору, — прижала руки к груди женщина, как бы призывая этим жестом верить в искренность ее слов. — Со мной разговаривал представитель нашего польского правительства в Лондоне. Два раза. Перед тем, как я поступила в школу, и когда должна была лететь сюда.
— Что он сказал пани?
— Он сказал, что, если я выполню задание, то спасу жизнь нескольких десятков, а может быть, сотен тысяч поляков.
— А пани не приходило в голову, что ее могут обмануть?
— Нет! — сверкнула глазами Гелена. — Нет, нет!
— Но ведь пани смогла сейчас убедиться, что ей неправильно обрисовали обстановку в здешних местах?
Гелена нахмурилась, не ответила.
— Пани не ожидала встретить здесь советских партизан и поэтому приняла их за бандеровцев. Так ведь?