За живой и мертвой водой
Шрифт:
— Вы собираетесь шантажировать меня, если то, что предложит Пристли, окажется для меня неприемлемым?
«Вот о чем он думал всю ночь — каков будет характер задания, сможет ли он его выполнить? Прекрасно! Пристли, очевидно, существует, но мне не следует подтверждать его существование. Гелена не знает имен тех, кто ее послал. Да и у каждого из них может быть несколько кличек… Нужно успокоить беднягу советника».
Оксана ответила спокойно, рассудительно:
— Зачем предполагать худшее? Я думаю, от вас не будут требовать невозможного.
— И вы сможете подтвердить Пристли, что я не имею никакого отношения к военным делам?
Оксане стало жарко. Она почувствовала, что Хауссер был близок к тому, чтобы приоткрыть краешек своей тайны.
— Конечно! Но… Только в том случае, если я буду убеждена в этом.
— Сведения об армии, военной промышленности, экономике — все это исключено, — сердито сказал советник. — Меня не посвящают, и я не интересуюсь… Только то, что сообщают радио, газеты.
— Есть другие, не менее важные области… — подсказала девушка.
Хауссер насупился, промолчал. Оксана снова уловила его настороженность, враждебность. Не вышло, расспрашивать нельзя. Придется отложить до более удобного случая.
— Я считаю этот разговор преждевременным, господин советник. Я верю в успех. И помните — я не враг вам, а помощница…
— Ева, вы могли бы ответить на один вопрос?
— В зависимости…
— Пристли англичанин или американец?
— Кого бы вы предпочли?
— Американца все–таки.
— Какое это имеет значение? Кстати, вы уверены, что Пристли это Пристли?
— Поэтому я и спрашиваю. Я знал его как англичанина.
Оксана засмеялась и заметила, что на губах Хауссера появилось подобие улыбки. Очень хорошо — это первый признак доверия.
Они свернули в узкий проулок, упиравшийся в более широкую улицу. Шагах в тридцати у тротуара стояла маленькая легковая машина. Сидевший за рулем молоденький солдат–шофер позевывал, но его лицо — обыкновенное, солдатское привлекло вдруг внимание Оксаны. Почему у нее возникло это странное впечатление, девушка не могла понять, но ей вдруг показалось, что у шофера не одно, а два лица и одно смещено, перекошено, как будто солдат слегка повернул голову и напряженно прислушивался к тому, что происходит позади него. Это продолжалось всего лишь мгновение и было похоже на галлюцинацию, обман зрения. В действительности солдат сидел, сонно глядя перед собой, у него было спокойное, свежее лицо.
Из–за угла навстречу им неторопливым, ровным шагом вышел высокий офицер. Оксана сразу же узнала его — тот гауптман, которого она видела день назад в своем доме. Он подошел к машине, легонько постучал носком сапога о покрышку колеса, проверяя, не спустил ли баллон, сказал солдату:
— Эрнст! Надо заправить машину, но сперва на улицу Симона Петлюры. Захватим обер–лейтенанта. И осторожнее на этих выбоинах, душу можно вытрясти.
Садясь рядом с шофером, гауптман рассеянно взглянул на проходящих мимо, задержал взгляд на девушке, но, кажется, не узнал ее или узнал, но не мог вспомнить, где видел.
Машина плавно тронулась с места.
Хауссер и Оксана вышли на угол. Советник свернул было вправо, но невдалеке послышался женский плач, крики. Оксана оглянулась. Позади, у двухэтажного особняка, стоял грузовик с солдатами. Сидевшие в кузове солдаты удивленно глазели на раскрытое окно на втором этаже. В окне показалась голова офицера. Он крикнул вниз:
— Всем — с машины! Бурфелы — в гестапо! Здесь убийство. Быстро!
Голова офицера скрылась в окне. Солдаты начали прыгать на мостовую. Фельдфебель вскочил на подножку, и машина промчалась мимо советника и девушки.
Хауссер, ничего не объясняя, быстро зашагал к особняку.
— Куда вы? — догнала его Оксана.
— Идем! — в сильном волнении произнес Хауссер. — Там… Неужели?..
Они прошли мимо столпившихся на тротуаре и мостовой солдат. Из окна доносился плач женщины. Хауссер, проявляя неожиданную при его комплекции резвость, побежал вверх по лестнице, Оксана едва успевала за ним. Следом, громыхая тяжелыми сапогами, бежали солдаты.
В коридоре второго этажа Оксана увидела перепуганную заплаканную женщину в кокетливом белом фартуке. Она с ужасом глядела в какую–то комнату и, судорожно дыша, бормотала что–то несвязное.
Хауссер подбежал к раскрытой двери, остановился у порога. Оксана заглянула через его плечо и увидела лежавшего на ковре у письменного стола мужчину в судейском мундире. Над ним склонился растерянный лейтенант.
— Господин лейтенант, — послышалось за спиной Оксаны. — Посмотрите, что мы нашли на лестнице.
Ефрейтор протолкался вперед и подал офицеру записную книжку в голубоватой обложке. Лейтенант торопливо полистал книжечку и закричал зло и радостно:
— Вот здесь по–русски! Это он обронил. Убийца! Свою записную книжку.
— Положите на место! — фальцетом вскрикнул советник, и нависшая на воротник холеная, без морщин шея его покраснела. — Сейчас же положите! Пусть гестапо! Они знают…
— Это он… — запричитала женщина в фартуке. — Как я могла подумать… Такой галантный. Это он убил!
— Положите все на место, — снова закричал Хауссер. — Ничего не трогайте, лейтенант. Оцепите своими людьми квартал. Сейчас же! Успокойтесь, фрау Марта. Боже! Среди бела дня. — Он притронулся к руке Оксаны. — Идемте, Ева. Я не хочу встречаться с этими господами. Я их не могу видеть…
По лестнице Хауссер спускался, придерживаясь за руку своей помощницы, точно слепой или пьяный. Его лицо блестело испариной. На улице советник остановился, снял очки, начал протирать платком запотевшие стекла. Оксана впервые увидела его глаза, они были большие, на выкате и почему–то напоминали девушке двух слепых, беспомощных котят, хотя, казалось бы, это сравнение никак не шло к глазам.
— Какой ужас… — Хауссер задыхался. — Пойдемте! Что–то невообразимое. Под самым носом штурмбаннфюрера… Среди бела дня!