За золотым призраком

Буртовой Владимир Иванович

Наличных денег у Отто Дункеля на данный момент не так много, хотя завод работает и не без прибыли, однако есть нечто такое у него про запас, что… Вот тогда-то он не удержался и весьма неосторожно – должно быть, под влиянием выпитого коньяка! – несколько преждевременно похвастал:

– Года через два-три янки намерены основательно прижать меня в Цамебе! Их без крепкой драки там не сдержать. Ну да мы им еще покажем, на что годны истинные немцы! Клянусь священными водами Стикса! – когда у меня появятся в руках не менее двух десятков миллионов фунтов стрелингов, да не в бумажках, а, скажем, золотишком… или алмазными камешками, тогда… – И он поперхнулся не шампанским, а собственными

словами, поймав на себе несколько восхищенно-завистливых взглядов. Друзья восприняли эти слова как паянное бахвальство бывалого вояки, за которым, правда, тянулся довольно длинный и темный след прошлого. Некоторые восторженно закричали: «Браво, Отто! Пьем за будущие миллионы!» Но довольно скоро он понял, что не все восприняли нечаянно вылетевшую фразу за пустой звук, кое-кто из присутствующих знал, что бывший фрегаттен-капитан имел секретное поручение, а… это могло быть и скрытное перемещение в укромные места золота и драгоценностей из запасов Германии. «Не о них ли была та неосторожно вырвавшаяся фраза?» – так подумали в роковую минуту если не все, то некоторые из давних знакомых Дункеля.

– Черт побери, господа! – выкрикнул толстенький Иоганн Шрейбер, бывший штандартенфюрер. – Этот Железный Дункель постоянно удивляет нас то своим загадочным прошлым, то не менее таинственным будущим! Клянусь и я водами его подземной реки – мы еще будем присягать премьер-министру Дункелю! – И Шрейбер, притушив настороженный блеск серых, по-волчьи безжалостных глаз, через стол потянулся к Отто с полной рюмкой коньяка. – Да здравствует великая Германия и свободная Юго-Западная Африка со своим премьер-министром! К черту англосаксов и их губернатора!

Отто попытался отделаться шуткой, что в премьеры найдется более достойный человек, хотя бы и Мартин Борман, который еще довольно крепок телом и душой в свои шестьдесят с небольшим лет…

– Дружище Али, ты разобьешь дорогой сервиз, – через силу пошутил, улыбаясь, Отто и, похлопав старательного повара по руке, успокоил: – При всех переменах в политике нашего правительства в Претории тебе и твоей семье бояться нечего. Ты понял меня? Мы живем в Виндхуке, а не там, в Южно-Африканском Союзе, хотя англичане и присматривают за нами не без злобы.

Али склонился в почтительном поклоне и спиной к двери отошел от стола.

Вальтер сидел, стиснув пальцы рук на коленях, скрытых под столом. Его несколько растерянный взгляд проводил индуса до кухни, скользнул по накрытому столу, проследил за Эльзой – она повела ребятишек из столовой в спальню отдыхать после обеда, – потом уперся отцу в белый кончик носового платка, который аккуратно выглядывал из нагрудного кармана светло-серого пиджака. Отто, стараясь держаться непринужденно и в то же время выказывая себя понимающим отцом, сказал душевно:

– Я не против твоего юношеского увлечения. Амрита – чудесная девушка, слов нет… Но ты должен в первую очередь думать о своем будущем. И о будущем нашей родины – Германии! Для меня служение великой Германии никогда не было пустым звуком или пьяной похвальбой… – сказал и умолк, считая, что этим можно и закончить тему разговора, принялся допивать горячий кофе, бережно отхлебывая из чашечки с голубыми розами по кругу.

Карл, опасаясь, что Вальтер может сорваться и тогда скандала в семье не избежать, наклонился к младшему брату, доверительно пожал ему руку. Глаза его заискрились.

– Я немного завидую, тебе, братишка! Черт побери – на конце колючей ветки вдруг распустился такой ароматный цветочек! Просто грех пройти мимо и не сорвать!

Вальтер недоверчиво глянул брату в глаза – не насмехается ли?

И как это

надо понимать – «сорвать» цветочек? Неужели они думают, что он способен на нечестный поступок по отношению к Амрите? Готов был резко ответить на эту неуместную пошлось Карла, но сдержался, заговорил о том, о чем упомянул отец.

– И я думаю о своем будущем, – негромко, но довольно твердо сказал он, не поднимая взгляда выше кончика платка, словно опасаясь прочесть в глазах отца не то, что он говорит словами, а о чем затаенно думает. – Только… – и умолк, потянулся к недопитой чашке.

Отто изогнул лохматую бровь, нервно провел пальцами по жестким коротко остриженным волосам. У рта четко залегли складки. Спросил тихо, но так, словно бы выстрелил из пистолета с глушителем:

– Что – «только»?

Вальтер несколько секунд молчал, потягивая кофе и стягивая нервы в тугой узел, потому и сумел уклониться от вопроса-ловушки.

– Только чтобы служить тебе и великой Германии, отец, сначала надо хотя бы закончить университет. И еще у меня есть желание пошире изучить международное юридическое право в Европе или в Америке.

– Учись! Я с радостью дам тебе возможность изучить международное право, экономику, финансы, чтобы нам всем троим легче было крутиться в этом хищном мире! Не мною первым сказано, что в политике мораль отсутствует, ибо выживает только сильнейший из несгибаемых одиночек! Или вот так, единой семьей, как мы. Наши финансовые противники душат меня, где только могут, наплевав при этом на всякую мораль! Ну и мы им отвечаем самонаводящейся торпедой в звездно-полосатое брюхо! Янки взяли под контроль большую часть Цемебского комплекса медно-свинцовых месторождений. Они финансировали тридцать миллионов фунтов стерлингов на разработку руды, на постройку порта и железной дороги от рудников до побережья. Кое-кто из владельцев акций нашего комплекса начали поговаривать о вложении денег в американские заводы, не надеясь, что мы выстоим в жестокой конкуренции с американцами. Чтобы не разориться, нам придется скупить акции, если вдруг они пойдут на рынок… Вулкан еще не дымит, но я голой пяткой чувствую поднимающуюся температуру и содрогание пока что глубинных слоев земной коры.

Вальтеру хотелось напрямую спросить: «Отец, а при чем тут моя любовь к Амрите?» – но он выжидательно молчал. Хотелось знать, какая связь этих откровений отца о грядущих бедах на рудниках и предстоящей поездки в далекий Порт-Элизабет, а может, и еще куда дальше? Открытым непослушанием и упрямством он только навредит себе и Амрите. Вот когда у него на руках будет диплом, он подыщет пристойное место для службы, желательно вне пределов южной Африки, приобретет финансовую независимость от отца и брата, тогда и Амриту с родителями можно забрать к себе, а пока…

– Ближайшие два-три года, пока янки не запустят свои заводы на полную мощность, мы еще продержимся без особых хлопот. Но потом – кончится обогащение руд, кончится и наше обогащение, завод пойдет на распродажу… Дай бог оставить за собой хотя бы этот дом-пристань близкой старости. – Отто вздохнул, что-то прикинул и поразмыслил вслух: – Хотелось бы поискать надежных партнеров-инвесторов в Европе. Как только возвратимся домой из задуманной поездки, обязательно возьму вас в Германию. Наверно, скучаете по родине, а? Ведь вы родились там, в Берлине! Хотя тогда, в сорок пятом, тебе, Карл, было пятнадцать лет, а Вальтеру пошел только девятый год… Надо же, полтора десятка лет минуло с того черного мая, а будто все это было только вчера. – Отто вдруг резко опустил голову, словно побоялся, что на глаза выступят слезы тоски и горечи утраты и дети увидят его слабость.