За золотым призраком
Шрифт:
– Пока что у нас с Карлом в головах такой туманище, что не трудно и на скалу налететь, а не только на подводный риф! Хотел бы я знать, есть ли у нашего достойного капитана Флинта верная карта с пометкой, где зарыты сказочные сокровища?
С лица Отто мгновенно слетела печать задумчивости, он весело засмеялся, из-под бровей вскинул на Вальтера улыбчивые и в то же время в глубине зрачков настороженные голубые глаза. «Черт возьми, как близок он от истины! – поразился Отто словам сына. – Не может того быть, чтобы он что-то об этом прознал заранее! Даже Карл ничего не знает о сокровищах!» – Он почмокал влажными от вина губами, опустил взгляд в фужер, потом залпом допил вино.
– Карл, а у нашего Вальтера, похоже,
Отто вторично наполнил фужеры, вздохнул, с печальной ноткой в голосе признался:
– Хороша была «лошадка», послушная и быстрая. Немало мы с ней пережили всяких приключений, тревожных и удачливых… Помню, курсировали мы в северной Атлантике, восточнее Фарерских островов, – неожиданно начал вспоминать Отто один из самых, можно сказать, удачливых эпизодов боевой биографии – раньше он никогда при Вальтере себе такого не позволял, помня о его надорванной психике. – И вдруг получаем шифровку – выйти в такой-то квадрат у берегов Северной Норвегии и вместе с другими крейсерскими подводными лодками атаковать конвой союзников…
Карл маленькими глотками отпивал приятное полусухое вино и слушал с любопытством, тем более что отец не так уж часто вдавался в подробности военных действий его субмарины, а только по настроению. Вальтер же едва поднес фужер к губам, как тут же поставил его на вздрагивающий от колесного перестука столик.
– Вышли мы на траверз конвоя, с глубины в пятнадцать метров «вслепую», то есть без помощи гидроакустической станции, дали залп из всех четверых носовых аппаратов, и тут же я скомандовал: «Всплыть под перископ! Перезарядить носовые аппараты!» Впереди по курсу так громыхнуло, что не было сомнений – кому-то на этот раз крепко не повезло! Поднимаю перископ, – и Отто, словно пантомим в цирке, изобразил, как он поднимает обе руки к перископу, приникает глазами к окулярам и, вращая перископ, осматривает зыбкий горизонт. – Вот так удача! Танкер – водоизмещением не менее как на десять – двенадцать тысяч тонн задрал нос и кормой уходит под воду! В конвое неразбериха, кто глушит рыбу глубинными бомбами, кто крутит пушки, а один новенький эсминец, выкрашенный, как детская игрушка с полочки, так и просится под торпедный залп. Вот тут я и не упустил верного шанса…
– Доктору Ричарду Джефферсону интересно было бы в с е это послушать, – вдруг вроде бы серьезно уронил Вальтер. И Отто умолк, лицо скривилось, как будто в сердце предостерегающе ткнулась острая заноза. Он отлично знал, чье имя упомянул сын. Ричард Джефферсон – влиятельное лицо в Виндхуке, так же сенатор в парламенте Южно-Африканского Союза [7] . Во Второй мировой войне у него пропал сын – капитан эсминца, и пропал именно при сопровождении одного из конвоев в русский порт Мурманск… При нечаянных встречах оба сенатора делали вид, что не знакомы вовсе, но оба с одинаковым желанием всадили бы по доброму десятку пуль один в другого. У этого Джефферсона, одного из лидеров Конгресса демократов Южно-Африканского Союза, на руках был приличный пакет акций фирмы «Консолидейтед майнз, оф Саут-Вест Африка К», которая входит в мировую алмазную монополию «Де Беерс консолидейтед майнз К».
7
Конгресс демократов ЮАС объединял европейцев, выступающих против расовой дискриминации на юге Африки.
«Да-а, такого гуся голыми руками не ухватить, – мысленно ругнулся Отто. – Его можно только из снайперской винтовки приласкать где-нибудь на дороге в горах… Пристрелить его не трудно, да проку будет один пшик. Либералы всех мастей снова завопят о нацистском разгуле, в этой их вонючей словесной пыли задохнуться можно будет! Майн готт [8] , когда же ты избавишь нас от их проклятой опеки?» – Отто поставил на столик недопитый фужер и молча отвернулся лицом к окну, едва сдержался, чтобы с презрением не бросить Вальтеру в лицо: «Не думал, что англосакская змея пожрала мозги у моего младшего сына!»
8
Майн готт – мой бог (нем.).
Карл, а он сидел на боковой полке, легонько толкнул брата в бок, но тот сделал вид, что не понял предостережений, хотел еще что-то добавить к реплике, но Отто процедил сквозь зубы негромко, но с ядовито-горестной досадой в голосе:
– Ну что же, Вальтер, каждый волен выбирать свой путь…
А этому плюгашу-очкарику Джефферсону можешь при случае передать, что – клянусь священными водами Стикса! – придет еще такой час, когда он на коленях будет стоять перед дверями моего кабинета! И я, а не он, буду снова решать, что и как делать на нашей земле! Недолог час этих плодожорок, скоро передохнут все!
– Ненавижу войну, ненавижу кровь, неважно кем и из каких побуждений она проливается! – Вальтер выдавил это сквозь зубы, с усилием отгоняя от себя наплывающее кошмарное видение – тусклые лампочки под серым каменным сводом, отчаянные крики, проклятия… Вальтеру почудилось, что те давно слышанные крики становятся какими-то ритмичными, в унисон с колесным перестуком, его снова начинает бить мелкий нервный приступ.
– Мне плохо, отец! Прошу тебя… никогда больше при мне… – Он встал, качнувшись, торопливо рванул ручку двери влево.
В открытое окно из темной ночи в длинный и пустой коридор купейного вагона влетал освежающий ветер и ласково, словно невесомые пальчики Амриты, касался прядей на влажном лбу и на висках.
– Майн готт, – прошептал Вальтер, с трудом удерживаясь обеими руками за никелированный поручень вдоль стены вагона. – Неужели мне суждено вот так всю жизнь мучиться рядом с родным отцом? Как убедить его окончательно распрощаться с кровавым прошлым и начать наконец-то жить в новом мире и с новыми мыслями? Не о войне и мести надо думать теперь, а о счастье детей, внуков, о счастливой собственной старости?…
За спиной хлопнула дверь купе, из него вышел Карл, встал рядом, закурил, пуская дым так, чтобы он не попадал в лицо брата. Обняв Вальтера левой рукой, он попросил:
– Не надо так бить отца под дых, братишка… Ведь он уже не молод. Сам видишь, как у него стали сдавать нервы. Теперь его редко называют Железным Дункелем, как звали еще каких-то два-три года назад. Если он что и делает не так, как нам, молодым, хотелось бы, так это ради нас с тобой. Они свою жизнь, можно сказать, завершают, а мы только начинаем. У них своя мораль и свои понятия о ценностях, у нас будут свои. У наших детей эти ценности наверняка совсем на наши не будут похожи. Диалектика жизни у каждого поколения своя, с этим надо мириться и считаться как-то.