За золотым призраком
Шрифт:
– К чертям собачьим эту Преторию! – тут же ответил прямолинейно Отто. – Будущему концерну «Отто Дункель и сыновья» потребуются собственные башковитые юристы. А еще лучше и свои министры юстиции!
Вот так надо летать в мыслях, сынок! И никак не ниже, иначе ничего не достигнешь, упустишь свой, быть может, единственный шанс.
Вальтер притушил на лице минутную тень скептицизма, медленно повернулся к призывно-ласковому изумрудному океану, по ровной поверхности которого к берегу неудержимо приближался с небольшим дымным шлейфом над трубой океанский пароход.
«Что-то не на шутку разговорился отец о будущем величии,
В дверь постучали удивительно ласково – так могут беспокоить клиентов только в гостиницах мирового класса – и когда Дункель крикнул: «Войдите!» – два стройных белых официанта вкатили столик с обедом: супницу, блюда со вторым, закуски из овощей, красиво украшенные зеленью куски ветчины и с полдюжины – на выбор господам – ароматных приправ. В центре столика, в цветном ведерке со льдом, высилась золотоголовая бутылка французского шампанского. Официанты с безупречными манерами, словно факиры на сцене, перенесли все это съедобное роскошество на стол, сервировали его красивыми приборами и, столь же изысканно откланявшись, как-то неприметно глазу сняв со стола чаевые, оставили клиентов одних.
– Вот это класс! – восхитился Отто, даже пальцами прищелкнул от восхищения! – Хотел бы я в собственном доме иметь такую прислугу! Али, ты видел, как работают эти ребята? И захотел бы придраться какой зануда, так и придраться не к чему! – Он потер ладони, сделал широкий жест, приглашая сыновей к обеду. – Али, ты можешь пообедать в буфете при ресторане, где и прочие слуги обедают… Вот тебе деньги на расходы. – Отто вынул из портмоне несколько банкнот и протянул слуге.
– Спасибо, господин мой, – старый индус принял деньги, глянул, и у него запрыгали брови от удивления. – Но… но тут так много, зачем мне столько, господин?
– Бери, бери! Это тебе на дорожные расходы, – пояснил самодовольно сенатор, – чтобы не спрашивать каждый раз на всякие нужды. Трать и не беспокойся отчетом, куда и для чего ты их потратил. А когда возвратимся домой, моя благодарность будет во сто крат большей, так что старайся служить верно и, главное, ни с кем не вступай ни в какие разговоры о том, куда и зачем мы едем. Не знаешь – и весь тут разговор. Понял, Али?
– Понял, господин мой, – поклонился пораженный индус. – Я и в самом деле не знаю куда…
– Вот и прекрасно! Иди, а мы примемся все это перекладывать в свои опустевшие трюмы.
Али еще раз с благодарностью поклонился и, стараясь неслышно ступать белым парусиновыми туфлями по светло-коричневому паркету, пошел в свою комнату. «Ох, всемогущий Кришна! Просвети своим божественным светом мою необразованную голову – отчего такая хозяйская щедрость? Не очередная ли это хитрость стоголового змея Калийи? Тогда и ты, старый Али, не будь подобен демону Камсе или демону Раване, не глотай без разбора любое мясо, которое тебе умышленно подсовывают!»
Плотно отобедав, Отто оставил сыновей отдыхать после утомительной и многодневной дороги в поезде, взял небольшую спортивную сумку, спустился в холл, по короткому коридору прошел влево, в местное отделение почты и телеграфа. Попросив бланк у миловидной крашеной под блондинку дамы неопределенных лет – в ушах у нее сверкали в золотой оправе явно фальшивые камешки – Отто прошел к столу, достал тяжеловатую металлическую авторучку с золотым пером, торопливо набросал текст: «Виндхук, улица Геринга, 10. Гюнтеру Цандеру лично. “Британия” отбывает в субботу. Надеюсь увидеть старого приятеля. Позаботься об Амрите, иначе меня ждут большие неприятности – Вальтер не успокаивается. О всех событиях телеграфируй на борт лично мне. Отто».
Пробежал текст глазами, на время задумался, покусывая колпачок авторучки – что-то не так получается, как надо.
– Нет, брат Гюнтер, так не годится тебе писать, – скомкал и швырнул бланк в корзину для мусора. – Не надо лишним мерзким человечишкам знать, что индуска так сильно мне досаждает своим пребыванием на грешной земле! Вплоть до принятия экстренных мер.
На новом бланке он «зашифровал» то, что касалось Амриты, которая так некстати привнесла в его дом сумятицу и раздор:
«Отбываю на “Британии” по графику. Надеюсь уговорить старого приятеля на совместное путешествие. Позаботься и не упусти из клетки бесценную индийскую птичку, иначе у меня из-за нее будут большие хлопоты. О всех событиях телеграфируй на борт мне лично. Отто».
– Вот так-то будет лучше, без всяких имен. – И он, довольный, скупо улыбнулся. – Иначе могут поползти всякие нежелательные слухи… Птичек же у Эльзы и вправду полная комната, одна лучше другой.
Протянув в окошко бланк и уплатив, Отто вновь поднялся по центральной лестнице на второй этаж и вошел в туалет…
Али, укрывшись за густой декоративной пальмой, подождал две-три минуты. В туалет входили и выходили обитатели гостиницы, а сенатора все не было. Справедливо решив, что господин его пробудет там не менее десяти минут, он покинул свое убежище и поспешил сбежать со второго этажа, вошел в почтово-телеграфный зал, который только что посетил Дункель.
– Уважаемая госпожа, позвольте бланк и ручку. Я хочу послать телеграмму и перевод моему сыну.
Крашеная блондинка вскинула на индуса светло-карие удивленные глаза, без лишних эмоций, едва увидела перед собой пожилого индуса, указала на стопку белых бланков, снисходительно усмехнулась крашеными сочными губами:
– Посылайте хоть самому премьер-министру в Лондон, лишь платите по счету правильно.
– Спасибо, очаровательная госпожа, – поклонился Али и так же торопливо, но без излишней суеты сел за столик, где до него сидел сенатор, написал на бланке несколько слов, скомкал, кинул в урну. Потом встал, стараясь не привлекать к себе внимания, оглянулся на окошечко – блондинка в наушниках кого-то соединяла по телефону, и он видел только ее голову и короткую белоснежную без загара шею с ниткой коралловых бус. Али наклонился над пластмассовой голубой корзиной, вынул из нее чужой, а не свой смятый бланк, торопливо сунул в карман, потом заполнил телеграфный перевод на пятьдесят фунтов стерлингов, адресовав его Ранджане, подал в окошко, уплатил и кошачьей походкой покинул зал. Когда из гостинцы вышел Отто Дункель, он так и не заметил…