За золотым призраком
Шрифт:
Фридрих, чтобы с причала их не увидели вместе, не пошел провожать фрегаттен-капитана. Он собрал накопившееся за рейс белье и принялся укладывать в чемодан, размышляя, что не на простую прогулку направляется Отто Дункель, если обещает ему, Кугелю, выступить в качестве сказочного волшебника – исполнителя заветной мечты. А самой заветной мечтой штурмана было стать владельцем океанской моторно-парусной яхты, чтобы катать богатых туристов по курортным местечкам океана и тем безбедно содержать свою семью, да и внукам кое-что оставить в наследство.
– Дай бог ему, а стало быть, и мне, удачи, – прошептал Фридрих и с полотенцем в руках подошел к иллюминатору глянуть, сошел ли с трапа Железный Дункель, бывший любимец фюрера…
Сойдя на пирс, Дункель внимательно осмотрелся –
Когда миновал контрольные ворота с такой же надписью, но помельче буквами «Для европейцев» и с дюжиной полицейских, которые проверяли паспорта едва ли не на каждом шагу, очутился на шумной автостраде с потоком машин в середине и пешеходными дорожками по бокам. Не желая брать такси, решил своим ходом, с контрольными остановками и с оглядкой, потихоньку пробираться к гостинице.
Отто Дункеля в номере ждали не только Карл и Вальтер, которые азартно играли блицтурнир из двадцати четырех партий в шахматы. Гораздо с большим нетерпением, а вернее, со страхом, ждал его старый повар Али. В стылом оцепенении, сжавшись на краю дивана в отведенной ему комнатке, он чутко прислушивался в еле слышные шаги в коридоре, ловил миг, когда повернется в дверях ручка и щелкнет навесной замок…
С той самой минуты, когда до его ушей долетели грубые слова хозяина о предстоящей репатриации «всяких азиатов», он не находил себе покоя. И беспокойство это росло в душе верного индуса с каждым днем, с каждой случайно приоткрытой чужой тайной – ненароком увидел, как молодой господин Вальтер «ненароком» подвез Амриту на своем роскошном автомобиле. Встретив дочь на кухне, Али по ее счастливым сияющим глазам без труда понял – она любит и любима!.. Прямое признание молодого господина Дункеля о намерении жениться на Амрите поначалу обрадовало, а потом привело в высшую степень отчаяния: он успел перехватить искрометный взгляд Отто Дунекля на сына, а с Вальтера и на смутившуюся до бледности Амриту. Взгляд этот не обещал молодым райского счастья…
«Бедная девочка! Не по себе в напарники выбрало твое доверчивое сердце! В этой стране, где на каждом углу спотыкаешься глазами о позорные вывески “ДЛЯ ЕВРОПЕЙЦЕВ”, “ДЛЯ ЦВЕТНЫХ” никогда не быть браку белого господина с темнокожей девушкой!»
И еще одно подтверждение, что тревожился он в день отъезда не напрасно. Случайно не успев уснуть в своем купе, слышал, как старший из братьев заявил молодому господину Дунеклю, что их отец никогда не даст своего согласия на брак с Амритой. Али и раньше знал, что хозяин – расист, но то, что ненависть белого господина обращена не только к полудиким неграм, но и к потомственным индусам!.. К народу, который своей древнейшей культурой и историей намного богаче заносчивых европейцев, – это для него было настоящим убийственным открытием, потрясшим душу до самых сокровенных уголков. С глаз верного Али словно розовая пелена слетела. Вспомнились ворчливые разговоры горбатого и полуглухого Тюрмахера, который до появления в доме Отто Дункеля работал на руднике, о неравной оплате за одинаковый труд среди белых, желтокожих и несчастных негров. А ведь у каждого из них, у азиата или у негра, семья, дети, жилье в нищих кварталах и в рабочих деревнях, превращенных в настоящие резервации с колючей проволокой, на въезде в которые, словно в районы с неизлечимой проказой, висят предостерегающие от случайного вторжения вывески «ДЛЯ ЧЕРНЫХ».
«Как жаль, что нет теперь рядом Усмана», – со вздохом подумал Али, прислушиваясь к частому стуку шахматных фигур, который доносился через приоткрытую дверь – вдруг да еще что важное услышит?
Али гордился своим сыном. Выходец из штата Тамилнаду в теперешней далекой Индии, родом из касты кшатриев – касты воинов, он сам постарался сохранить в себе и передать сыну наступательность духа, умение мужественно сносить удары судьбы, как сносит их истинный воин, владеющий всеми приемами древней борьбы силамбам. Будучи довольно терпимым к разным религиям, Али хорошо знал и постоянно перечитывал древний эпос «Махабхарату», и не раз в своих мечтах видел, как его храбрый Усман, подобно народному любимцу Арджуну, один повергает в бегство тысячные полки алчных и злобных европейцев, изгоняя их и с этой африканской земли, которая стала для сотен тысяч индусов второй, если уже и не первой, родиной…
«Что задумал хозяин? – терзался душой в догадках Али, от вынужденного бессилия сжимая пальцы в кулаки. – Какие же хлопоты, да еще большие, ждут его из-за Амриты? Зачем он послал цепному псу Цандеру такую страшную телеграмму? И как должен позаботиться о моей бедной дочке этот Бульдог Гюнтер?»
Несчастный Али оглянулся на приоткрытую дверь – из соседней комнаты все так же доносились громкие выкрики, азартно стучали свинцом залитые фигуры, щелкали шахматные часы – достал из грудного кармана скомканный бланк, разгладил его. Слова «позаботься об Амрите… меня ждут большие неприятности…» жгли глаза хуже неразведенного уксуса. Ясно одно – хозяин и этот квадратный охранник Цандер что-то замышляют против его дочери! Но что?
«Да что угодно! – сам себе ответил Али. Резко распрямив спину, он обоими кулаками пристукнул о стол с полированной крышкой цвета серого мрамора. – От этих немцев можно ждать все!»
«Так что же делать ему, слуге белого господина, родом из касты кшатриев? Смириться и оставить по-прежнему дочь в руках Цандера? Смириться и смотреть в глаза бывшему фашисту преданно? И ждать, что может произойти с Амритой? Или все же проявить дух былой непокорности, которая все еще в крови бродит, и постоять за родовую честь и достоинство? Что именно теперь, издалека, можно сделать во имя спасения дочери? А что если так…»
Али решительно соскользнул с дивана, одернул на себе несколько просторный белый костюм, шагнул к двери – решение пришло, как показалось, к нему свыше, может от самого господа Кришны, а потому и самое верное. Лучше нападать на своих противников первым и внезапно, не дать им времени повредить в чем-то, а то и погубить Амриту!
«Именно так! Надо срочно послать телеграмму Усману. Он заберет Амриту к себе. Да и Раджане лучше будет убраться из дома Дункелей. Потеряет службу, зато сбережет себя и дочь от беды…»
В почтовом зале по-прежнему почти пусто. Али заполнил бланк и, постоянно оглядываясь на стеклянную дверь фойе – не пропустить бы возвращения хозяина! – подал его в окошечко вместе с деньгами. Когда вышел вновь в фойе, то кроме двух пожилых мужчин у стойки администратора и одного долголицого господина в темных очках и с короткими усиками в кресле около бочки с пальмой – этот читал газету «Френд» на английском языке – никого не было.
При появлении Али господин с лицом колли неожиданно отложил газету на журнальный столик у кресла и поманил его пальцем к себе. Повинуясь жесту с некоторой долей опасения – ведь совсем недавно господин Дункель строго-настрого запрещал ему с кем бы то ни было говорить! – подошел с легким поклоном.
– Твой хозяин у себя? – спросил странный господин на английском языке, но с акцентом, похожим на акцент немцев. Только у Дункеля голос звонкий и чистый, как у трубы образцового оркестра, в то время как этот господин говорит с легкой хрипотой, словно картавил с раннего детства, или курить начал весьма давно и прокоптил свои легкие.
Али не счел нужным скрывать очевидное и ответил, что хозяин довольно давно покинул номер и ушел куда-то.
– Таузенд тейфель! [12] – прокричал что-то господин в очках, усы дернулись влево, как у неуравновешенного человека, перенесшего первый легкий удар давления в голову. – Как же! Я сижу здесь едва ли не с утра и не видел его выходящим! Не мог же он улететь через окно или через крышу!
12
Таузенд тейфель! – Тысяча чертей! (нем.)