Забег на невидимые дистанции
Шрифт:
– Хочешь, куплю тебе что-нибудь?
– Например? – Нина вернула снимок, и мужчина спрятал его в кармане темно-синих джинсов, подумав, что она сейчас спросила его, как будто уже совсем взрослая.
– Сладкую вату или стаканчик колы, – он снова покружился на месте, ощущая в интонациях дочери осадок напряжения и стремясь развеять его. Очень хотелось развеселить ее в этот вечер, особенный для ребенка, впервые прибывшего в Глэдстоун, местную достопримечательность и в какой-то степени аналог Диснейленда (вариант для среднего класса). Но Нина проигнорировала предложение (чего классический ребенок
– А что там, внутри, есть интересного, кроме колеса обозрения? Ты ведь бывал здесь уже?
– А на чем бы тебе хотелось прокатиться?
– На чем-нибудь очень быстром и опасном! – оживилась девочка, встряхнув ногами в толстых колготках.
– Правда? Ну, тогда держись!
Мужчина сделал вид, что готовится к самому быстрому спринту в истории Олимпийских игр, и Нина тут же закричала протяжное «не-е-е-ет!» и залилась заразительным смехом, который мало чем отличался от ее младенческого смеха и напоминал стеклянную посуду, что падает и разбивается по принципу домино – чем дальше, тем громче. Девочка с такой силой обхватила его за шею, опасаясь свалиться, что отец закашлялся. Теперь ему не хватало воздуха и от кашля, и от смеха, а от этого становилось еще смешнее. «Сейчас умру от того, что меня задушит собственная дочка, – подумалось ему, – а я смеюсь от этого».
Ему вспомнилось, как супруга жаловалась на вырванные волосы в те времена, когда Нина не умела ходить, и приходилось часто носить ее на руках. Он тогда не обращал особого внимания на мертвую хватку крошечного кулачка, полагая (не без оснований), что так бывает со всеми детьми. Сейчас он понял, что напрасно недооценивал жалобы жены. Волосы ее, тем не менее, остались в порядке, а вот он рисковал задохнуться. Но опасность миновала, стоило восстановить равновесие, и девочка разжала сильные пальцы.
– Хочу настоящие аттракционы! – заявила Нина заметно повеселевшим тоном.
– Ладно, будут тебе настоящие. Чего там только нет! И роллеркостер, и космос, и батут, и даже твои любимые лошадки, – последний пункт был выделен особой интонацией. Мужчина знал, что карусель, движущаяся со скоростью ниже первой космической, вряд ли заинтересует его дочку.
– Фу-у, – растерянно протянула Нина, и оба засмеялись этой искренней оценке. Ему даже не нужно было видеть ее в этот момент, чтобы представить выражение лица Нины, когда она услышала о лошадках.
Пока не вернулась мама, девочка еще немного понаблюдала за прохожими. В преддверии Дня Всех Святых здесь собрались люди от мала до велика. Некоторые уже сейчас были в костюмах или с пугающим гримом, но все улыбались. Множество разномастных улыбок и ухмылок скапливались в однородное шевелящееся месиво, как будто кто-то варил зелье смеха. По крайней мере, так показалось девочке. Дымок, что поднимался над безостановочно плывущим варевом людских эмоций, невидимым куполом нависал над парком и словно обещал, что сегодня здесь все будет хорошо. Но можно ли ему верить?
Отец рассказывал Нине, что этот загородный парк, находящийся в удобной транспортной развязке между несколькими населенными пунктами, – самый крупный и популярный в штате. Именно благодаря удобному расположению и широкому ассортименту развлечений (и еды, конечно) Глэдстоун-парк притягивает население всех близлежащих городов, а не только Мидлбери, откуда они сами приехали. Поэтому людей так много. Нина поинтересовалась, а какие еще поблизости есть города. Отец начал перечислять: Саутбери, Уотербери, Вудбери, Ньютаун, Сеймур и так далее…
Нина слушала и наблюдала. Атмосфера царила соответствующая. Как будто представители разных цивилизаций и форм жизни (особенно так казалось из-за хэллоуинских костюмов и масок) решили одновременно собраться на большом межгалактическом вокзале и весело провести время несмотря ни на что. Нечто подобное она видела в комиксах. Но не успела девочка поделиться с отцом своей теорией, как откуда ни возьмись появилась мама и вручила им билеты, напечатанные на хрустящей бежевой бумаге. Они очень понравились Нине на ощупь, ее посетило желание немедленно сделать из своего билета самолетик или кораблик.
Впереди их ждал веселый вечер, полный приключений, ярких эмоций и вредной пищи, и троица с удовольствием направилась ему навстречу – прямо под мерцающую огнями вывеску, которая становилась тем ярче, чем глубже вечерело. А в конце октября это происходит довольно быстро.
***
– Пап, смотри!
– Помолчи, я тебе сказал.
Мальчик с широко раскрытыми глазами и звонким голосом сразу обмяк, как оплавленная свечка, опустил плечи и спрятал маленькие вспотевшие ладони между колен. Шум вокруг действовал ему на нервы – точно так же, как сам он нервировал своего отца. В неудобной позе мальчик сидел на огромной тыкве, куда его подсадил мужчина. За неимением выбора в качестве скамейки пришлось использовать часть фермерской инсталляции, созданной здесь в преддверии Хэллоуина. Места в радиусе десятков метров были заняты бесчисленными посетителями Глэдстоун-парка, а ноги смертельно утомились от постоянной ходьбы.
Мальчик был так мал, что беспокоиться за целостность тыквы не приходилось: он сидел на ней, словно часть выставки, например, гипсовая фигурка, искусно имитирующая ангела с печальным взглядом, в сравнении с которым огромная тыква под двести фунтов – целая планета, увешанная гирляндами и подсвеченная снизу фонарями. И как их все сюда транспортировали?
Сету не так уж давно исполнилось пять лет (в августе, если быть точнее). Он устал и искренне не понимал, с какой целью отец привез его сюда. Учитывая случившееся накануне, веселье казалось неуместным. И вообще, мальчик с большим удовольствием посетил бы байк-шоу, куда мечтал попасть, как только узнал о существовании мотоциклов, к которым питал недетскую страсть (ни для кого не секретную).
Понимая, что отец сегодня не в духе, мальчик не мог задать вопрос прямо. Даже в лучшие дни общаться с отцом было непросто, а теперь о лучших днях можно и не вспоминать. Отдалившись на несколько шагов от пристанища сына, мужчина пытался говорить по телефону, плотно прижимая его к одному уху, словно пытался засунуть предмет прямо в мозг, а другое ухо зажав ладонью. Выражение его лица менялось с беспокойного на непонимающее и обратно. Была бы его воля, он бы заткнул всех, кто сновал вокруг и мешал ему разговаривать.