Забери мою душу

Шагаева Наталья

– Доброе утро. Не подскажешь, каким сегодня будет мой день? Тебе же там видней.

Молчит с застывшей полуулыбкой. Да, он умел так улыбаться, что мурашки пробирали. Встаю с кровати и обнаженная иду в душ. У меня бзик. Не могу спать в одежде, мне все мешает и раздражает. Любая одежда в постели вызывает дискомфорт. Уснуть невозможно. Мое тело и кожа должны отдыхать.

Принимаю душ, прокручивая в голове планы на сегодняшний день. Практика, нужно немного поработать над дипломной, а вечером помочь Ярику в клубе. Он очень

просил, как всегда, не могла отказать моему влюблённому ангелу-хранителю.

Наношу на кожу молочко, пахнущее кокосом, рассматривая своё тело в большое зеркало ванной. Вдеваю в пупок новую золотую сережку с рубином. Красиво. Хочу ещё тату на ключицу. Стихи Димы. Точнее, строчки из его текстов для меня.

– Я не отпущу тебя. Никогда. Чтобы ты по этому поводу ни думал, – говорю его фотографии, смотрящей на меня с тумбы, и прохожу в комнату к шкафу. – Достала я тебя? Терпи, нужно было меня с собой забирать.

Со стороны мой диалог может показаться сумасшествием. Хотя почему «может показаться»? Так и есть, я в какой-то степени невменяема и не пытаюсь скрыть это от общества. Живите с этим, господа! А я, побывавшая одной ногой в могиле, могу позволить себе жить, как хочу, а не по придуманным кем-то стереотипам.

– Это или это? – показываю Димке два комплекта белья, кружевное и простое. Ему, как ни странно, всегда нравилось простое, однотонное. Надеваю простое чёрное. – Извини, сегодня я опять в черном. Траур продолжается, – надеваю черные кожаные обтягивающие брюки, черную полупрозрачную блузку с высоким воротником и ботильоны на высоком каблуке. Собираю волосы вверх в небрежный пучок, крашу ресницы и губы матово-бордовым. – Не нравится? – оглядываясь на Димку. – Ты всегда любил милых девочек. Терпи. Сам виноват.

Подмигиваю себе в зеркало и наношу несколько капель духов на шею.

– Не скучай, – кидаю Димке и переворачиваю его фотографию. Подхватываю сумку и спускаюсь вниз.

Дед, как всегда, уже завтракает в столовой, читая новости на планшете. Рядом с ними накрыто ещё одно место для меня. Всегда накрыто. Но я почти никогда не составляю ему компанию.

– Доброе утро, – здоровается, сегодня он выглядит не очень. Болезнь его съедает, но деньги помогают продлить жизнь, и он цепляется за каждую возможность. Как же ему хочется жить.

– Доброе, – киваю, хватаю со стола пару кусочков сыра, грушу и бегу в холл.

– Стой! Удели мне несколько минут, поешь нормально.

– Извини, некогда, – кидаю ему я, продолжая свой путь, стуча каблуками по паркету.

– Элина! – рявкает, хрипя. – Я сегодня улетаю на лечение и, возможно, не вернусь!

Ненавижу, когда он давит на жалость. Внутри всегда что-то сжимается. Больно. Горло дерет, и дышать трудно. Разворачиваюсь, возвращаюсь к столу, сажусь, кидая сумку на соседний стул.

– Приятного полёта. Надеюсь, медицина в Израиле такая же волшебная, как о ней рассказывают, и ты протянешь

ещё несколько лет.

Он сжимает губы, отставляя от себя свою диетическую кашу на воде.

За что я так с больным стариком?

Есть за что.

Он вспомнил о моем существовании, только когда понял, что жизнь не вечна. А умирать в одиночестве среди роскоши и денег, в особняке со своим куском леса и озером ему не хочется. Только поздно уже. Где он находился, когда был мне нужен? Его не интересовало, как живёт его внучка с отцом-наркоманом. Его не интересовало, что я кушаю и в чем нуждаюсь. Он вычеркнул из жизни сына, считая меня нагулянным ребенком от шлюхи. А теперь пытается замазать грехи. Окей, я принимаю его деньги, он очень много задолжал. А любви ему никто не обещал. За деньги этого не купишь.

Но жалость…

Я не могу это контролировать. После смерти Димки моя сердечная мышца не выдерживает и даёт сбой в виде вспышек сентиментальности. Но и смерти я деду не желаю, и огромного наследства – тоже, только возможность на обучение и перспективу. А то, что он мне отписал, я уже мысленно пожертвовала больным детям.

– Спасибо, – сдержанно произносит дед. Ко мне подходит Лида и, поглаживая по спине, наливает кофе со сливками и ванилью, как я люблю.

– Не холодно в такой тоненькой кофточке?

– У меня пальто теплое.

– Ой, застудишься, – возмущается она, качая головой. – Запеканку попробуй, – указывает на стол.

– Нет, спасибо, я только кофе.

– Я хочу, чтобы ты присутствовала сегодня на обеде. Надо тебя кое с кем познакомить перед отъездом.

– Это обязательно? Мне нужно работать над дипломной.

– Обязательно. Сделай мне одолжение. Я много не прошу. Потом улечу и избавлю тебя от своего общества.

– Не преувеличивай. Я не желаю тебе ничего плохого, – отпиваю кофе.

– Тогда сделай одолжение, выдели для меня это время.

– Хорошо? Это все просьбы? – делаю ещё несколько глотков кофе.

– Да, – улыбается он.

Иногда, особенно вот в такие моменты, меня начинает грызть совесть за свое поведение с дедом. Но быстро отпускает, когда я понимаю, что ему с моего рождения было на меня плевать. Мало того, он и рождения моего не хотел. Настаивал на аборте, даже угрожал матери, апеллирую тем, что в его семье не нужны уроды. Так чего же он хочет от дочери наркомана и шлюхи?!

– Тогда я пошла, – подхватываю сумку и покидаю этот огромный холодный особняк.

Мании величества моему деду не занимать. Огромный особняк, вычурная мебель ручной работы, гектар земли, конюшня, озеро, крепостных не хватает. Хотя обслуга, охрана и его подчинённые пресмыкаются перед ним со страхом в глазах. Милохин в свое время заработал репутацию страшного человека, который сколотил себе состояние на костях и крови. А сейчас – с виду импозантный дедушка с ярко-седой шевелюрой и стильной бородой.