Заблуждение велосипеда
Шрифт:
И я даю ему свою визитку с зеленым котом.
И вот человек стоит, разговаривает, сияет большими белыми зубами, и рубашка у него белая, и волосы чистые-чистые собраны в косицу, и рассказывает взахлеб про свою телестудию, а вокруг шумит, сигналит желтыми такси и мигает светофорами огромный вожделенный город, но почему-то — непонятно, почему, непонятно, но совершенно ясно — что человек спивается, «сторчивается» и скоро погибнет.
И ты ничего не делаешь, чтобы ему помочь. А что делать? В багаж сдать, увезти домой?
Зато ему можно рассказать по речку, пожаловаться, что нет больше лодочной станции, и на пляж не пройти, а про лес лучше вообще не рассказывать…
— Я еще вернусь сюда в
— То есть даже не обсуждается! Сообщи мне, когда приезжаешь, я тебя подхвачу в аэропорту… Остановись у меня! Я тебя с такими людьми познакомлю!..
Ну и все в общем-то.
В самом конце ноября, перед отправкой домой, у нас еще были читки и дискуссии в театре «Нью-Йоркская театральная мастерская». Нас было трое драматургов с Айовской писательской программы, славный малый Нихад из Боснии и Чарльз из Уганды, заносчивый и малоодаренный негритос.
Прошли читки. У меня читали «Ощущение бороды». Что-то в этом было, некий, как говорят, челлендж и креатив — американские актеры, очень пестрая в расовом отношении команда, играют в Нью-Йорке пьесу про русскую деревню. Показала им деревенские фотки.
— Это рай, — умилилась одна актриса, разглядывая избу с резными наличниками на берегу речки. — Вот настоящий рай!
Именно, дорогая. Потусторонняя жизнь. Другая планета, с точки зрения государства — просто несуществующая. Туда-то я и отправлюсь на старости лет.
Все закончилось, разъехались мои коллеги, а я переменила дату вылета и бродила по промозглому, серому городу, дожидаясь первого декабря. Вдруг решила встретить день рождения папы в городе, где он родился.
Звонить Числу или нет?
Чувствовала, что не надо звонить. Чтобы не расстраиваться.
Зашла погреться в русско-сербско-польский букинистический. Женские романы, словари и разговорники, ничего интересного. Сборник стихов Пушкина для нерусских школ, с проставленными ударениями и сносками — что такое «мгла», «кровля обветшалая». Семьдесят второго года выпуска. Кто привез?
С полки выскальзывает тоненькая брошюрка, объемом школьной тетрадки в сорок восемь листов, в шершавой коричневой обложке из упаковочной бумаги, как раньше пакеты были, в овощном магазине взвешивали красно-зеленые болгарские яблоки.
«Поля и небеса». Альманах новой русской поэзии. Москва, восемьдесят третий год.
Все мне пригодится, кстати и весьма: Белая синица, розовая тьма. Синие метели Заметут мой двор В марте иль в апреле, Услыхав капели, Люди, птицы, звери Вылезут из нор…Или:
Оркестр Поля Мориа Играет вальс, давно забытый, И кружатся антисемиты В зеркальных грудах хрусталя. В стране, где все расклады странны, Как из лесов, так из болот, Нас ждет великий и нежданный, Необозримый поворот…Ну, просто Кассандра, пророк, светоч, как в воду глядел.
Это Никола Плужников. Теперь он отец пятерых детей, профессор-антрополог, спец по народам Севера. Когда я приглашаю его к себе в гости, он говорит, что нет денег на маршрутку. Пятьдесят рублей. Уважает наше государство науку антропологию…
А вот Маша Бабушкина: Господи,Маша в начале девяностых, прихватив троих детей, как-то полулегально, «на коровьих копытах и с медвежьим пометом» выехала во Францию. Вроде бы с ней все нормально.
Иван Бурмистров, юноша с задатками гения, тоже из нашей дачной компании. Экспериментировал со всякими растворчиками, которые внутривенно, потом увяз в вульгарнейшем алкоголизме, но выкарабкался. Кладет мозаичные иконы. Очень правильный и богомольный.
Видел кучу камней? Это домик пророка, Он живет в нем с тех пор, как угасла заря. Никому не разведать последнего срока, Но мне кажется все же, они это зря… /Пионеры молчат./ — Мальчик, будь осторожен! Сук не нам выбирать, на котором висеть. Твой заснеженный путь с двух сторон огорожен, И судьба вроде ткани, а может, как сеть. А не веришь — попробуй жить зло и задорно, Развивай красным галстуком выю свою. Барабаны — всерьез! Стукачи, плюйте в горны! Пионерская Зорге, на самом краю!Или вот еще:
Долгий далекий свист; на улицах стремно. Ночью в глазах трутся боками бревна. Опасно стало внутри, да и ветер снаружи: Муть поднимает со дна человеческой лужи. Не кури и не пей. Плати, пробирайся к вере: Те, кто на четвереньках, воют как звери. Месяц враг на дворе, и вредно тягаться с судьбой. Может, хоть к старости станешь самим собой. Нет проблемы, как жить. Проблема, куда умереть. Все искусства тщеславны: звенит лишь карманная медь. Настоящие клады ждут молча в течение века, Чтоб, как сосулька, Сразить по башке Человека.Молодец, Иван Бурмистров. А напомни тебе теперь про эти стихи — небось удивишься.
А это что за «не в лад, невпопад»? Это я, сиротка:
Он пробыл полдня в сентябре, Изждался, устал и промок. Он долго стоял на мосту, На черную воду смотрел. Ноябрь головою качал, В лицо ему заглянув. Он по полю долго шел. Он пел, а потом молчал. О чем-то шептал апрель, Он спал и кричал во сне: Просил, отрицал, стонал… Таилась в углах темнота. В четыре утра в декабре Он сел и открыл глаза. Напротив светилось окно. Он думал, что всех простит.