Заботы Межмирного Судьи
Шрифт:
Судья вздохнул обречённо. Миссис Брэдли вышла из электрокара, не доехав до горящего авто, и подошла к Судье пешком. Встала рядом, всматриваясь в костёр из пластика и металла. Запахло подделкой духов Шанель № 5, отработанным дезодорантом и женским трудовым потом. Вдали завыли сирены.
– Если бы не пристегнулся ремнями, его выбросило бы, и был бы шанс на оживление. А теперь он только груда углей, как и злосчастные баскетболисты. Идиот! Наш Джекки всегда мыслил и поступал слишком традиционно, а к тому же не продумывал всех последствий своих решений. Хотите узнать, чем шантажировал его негодяй Харрис?
– Нет,
– А для чего я здесь, по-вашему? Разговоры с вами мне приятности не доставляют, вы уж извините. Скатертью дорожка, Межмирный Судья.
Она достала из сумочки девайс, похожий на механическую электробритву пятидесятых, и нажала на кнопку.
«ОСТОРОЖНО! МАГИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ РАСТЁТ!»
А миссис Брэдли повернулась к Судье спиной, оборотилась чернокудрой ведьмой с великолепной фигурой, оседлала метлу и взвилась в тёмное небо.
Судья кивнул вдогонку. Выход уже чернел в мутноватой ночи высокой звёздной аркой. Судья побрёл туда, от усталости едва поднимая ноги. За ним по воздуху двигались в прозрачном мешке останки героически погибшего робота. Потом над головой Судьи заискрились звёзды. А четыре луны залили человека и труп его кибернетического помощника таким ярким светом, что фонари не понадобились.
Справка 2. Убийство княгини Баторий
– Миклош! У меня холодеют руки! – провизжала княгиня Баторий. – Холодны, как лёд!
– Это ничего, госпожа. А вы прилягте да отдохните, – прозвучало снаружи, с другой стороны скважины, точнее, дыры в стене. Прошелестело, стукнула чернильница, стражник вздохнул. Хлопнула дверца, и бывшая спальня княгини, а теперь её одиночная камера, снова погрузилась в полную тьму.
Отверстие в заложенной кирпичом дверном проёме оставлено, чтобы можно было передавать знаменитой убийце поднос с едой и питьём и забирать его назад с пустой уже посудой, та же дыра служила для манипуляций с ночным горшком. Окна безжалостно замурованы. Княгиня Эржбет не ослепла только потому, что дважды в день могла наблюдать у скважины проблески дневного света, а вечером – багровые пятна, отражения огней факелов.
Будто на смех, ей оставили шкафчик с её любимыми книгами. Но ни суровая «Вульгата», ни первый том «Писем тёмных людей», ни «О женщинах прославленных» великого Боккаччо не могли во тьме утешить её. Приходилось сдерживать себя на краю безумия, вспоминая страница за страницею напечатанное в них и сочиняя письма на латыни, древнегреческом и немецком языках. В проговариваемых вполголоса посланиях она обращалась к живым и мёртвым родственникам, к приятелям и врагам.
Дивны, однако, дела твои, Господи! Сегодня утром, незадолго до завтрака, у неё случился настоящий праздник: Миклош, ворча, просунул в отверстие четвертушку бумаги, чернильницу, очиненное перо и огарок сальной свечи на дешёвом медном, заляпанным салом подсвечнике. В ответ на её замечание (где, дескать, ей взять огниво?) выругался, забрал огарок и вернул уже зажжённым и оплывающим на глазах. «Сын твой, его светлость господин Паль, и высокородные зятья твои просят тебя написать завещание, свою последнюю волю. Поспеши, госпожа, огонька ненадолго хватит». Именно эти слова он и пробормотал, грубая скотина. Видно, теперь некому в Чахтицком замке его как следует отделать кнутом.
Завещание она давно уже составила и тщательно хранила в памяти. Записать его трудности не составило. Было бы зеркало, она вполне успела бы и осмотреть себя. Но зеркала у неё нет, и слава Богу. Ей вполне хватило зрелища своей правой руки, держащей перо. Хотя… Она решилась тогда и при свете огарка – чадящего, уже почти расплывшегося на медной чаше подсвечника, растопырила перед собою пальцы обеих рук.
Господи, да куда же подевались её красивые ручки – тонких костей, изящно длиннопалые, в нежной коже и со всегда остриженными ноготками? Те ручки обожали целовать любовники и, с особым пылом, любовницы… Перед нею – клешни старухи-нищенки, все в грязи и коросте, ногти длинные, загнувшиеся, кое-как обломанные и обкусанные. Не может быть сомнений, что и всё её тело в таком же бедственном состоянии. В отчаянии перевела она взгляд на обстановку спальни – и ахнула. На сей раз не огорчилась узница, а только изумилась. Вся в клочьях жирной пыли, затянутая сетями рыхлой паутины, комната показалась ей берлогой сказочной колдуньи. Княгиня Эржбет всегда обожала чистоту, но сама убирать не умела.
Что посоветовал этот недоумок, Миклош? Прилечь? А ведь совет не глуп… Тем более, что подташнивает, и ноги не только холодны, но и подгибаются. Найти кровать не ощупь не проблема, да и нос, увы, тут её поводырь. Постель и в вонючей комнате отнюдь не благоухала заморскими благовониями. Лишённая служанок, первое время пыталась княгиня самолично следить за собою, даже какое-то время часть отпускаемых ей воды и вина жертвуя на влажные обтирания тела, но недолго сумела вытерпеть жажду…
На пути ко кровати узницу согнула резкая боль в животе. Не разгибаясь, она вывернула содержимое желудка на пол. Добравшись до кровати, засунула ноги под подушку, а руки обмотала одеялом. Холод в конечностях (и это в августе!) меньше стал досаждать, она смогла собраться с мыслями – и связала концы с концами, наконец.
Её отравили – а именно в ожидании её неминуемой смерти позволили написать завещание. Поистине, post hoc ergo propter hoc! Чем же вы отравили, подлецы-родственнички? Грибами, ядовитыми грибами, ведь на завтрак был салат, а в нём сырые грибы. И вина утром не получила именно поэтому, чтобы не стало противоядием, так что напрасно она злобствовала на нерасторопность тупого Миклоша. Чему удивляться? Избавленная в последний момент от суда и казни, она продержалась в темнице больше трёх лет, её живучесть всем осточертела, и даже детям, которым некогда подарила жизнь. Даже единственному сыну, любимчику её Палу. Ну, так и не получить вам завещания, уроды! И княгиня Эржбет рванулась было к письменному столику, чтобы нащупать и разорвать бумажку, но тут вспомнила, что передала её вместе с чернильницей Миклошу перед тем, как имела наивность пожаловаться ему на холодные руки. А если в голове начинает путаться, это признак зловещий… Тем более, что попыталась только рвануться к письменному столику, а пошевелиться не смогла.
Конец ознакомительного фрагмента.