Забудь дорогу назад
Шрифт:
– Пойдем, горе-напарница…
– Подожди… – Она отчаянно вцепилась мне в плечи. – Давай постоим немного, отдохнем…
– Устала у меня на спине? – возмутился я.
– Так-так, – прозвучал за спиной вкрадчивый голос. – Почему отстаем, господа хорошие? В бега собрались?
Откуда взялся этот негодник Гайдуллин? Замыкал шествие? Вылупился откуда-то из кустов, на плече автомат, в руке здоровенная жердина. Не сказать, что сильно уморился, но, в принципе, вспотел. Смотрел на нас исподлобья, прищурившись. Недобрые искорки плясали в глазах.
– Онанизмом в кустах занимались, Гайдуллин? – брякнул, не подумав, я.
Он стиснул зубы, не оценив шутку. Бросил
– А ну, двигайтесь, уроды! Марш, говорю!
Испуганно ойкнула Анюта. Приятного, конечно, мало – когда в физиономию тычут дулом лучшего в мире автомата, практически не дающего осечек, и палец психопата-уголовника уже готов нажать на спусковой крючок.
– Эй, вы чего? – заволновалась Анюта. – Мы никуда не бежим…
– Заткнись, крыса! – рявкнул Гайдуллин. Было видно по мятущейся физиономии, как терзают его мучения – не пристрелить ли нас «при попытке к бегству». Ну, невзлюбил он нас с Анютой, бывает.
– Сам ты крыса! – оскорбилась Анюта. – Ты даже не крыса – ты крысеныш!
Это было явным перебором. Я понял, что сейчас он выстрелит. Кинулся вперед, увел ствол, перехватил цевье и толкнул правым плечом. Гайдуллин зашипел, но шипел он уже в движении – отлетел на полтора метра, устоял – но пришлось отступить еще дальше. И начал проваливаться в трясину, которая аппетитно зачмокала! Он с изумлением смотрел, как исчезают в жиже ноги, полы куртки… Он провалился уже по грудь, когда начал соображать, что дело худо. Задрожала и повисла челюсть, он смертельно побледнел, вся злость из глаз улетучилась, он смотрел заискивающе, просительно.
– Послушай, приятель, я, кажется, того… переборщил… дай руку, пожалуйста, вытащи меня…
Он знал, оказывается, нормальные человеческие слова. Я тоже понял, что переборщил. Как ни крути, а с этим упырем мы в одной лодке.
– Может, не надо? – неуверенно предположила Анюта, когда я пристроился на край суши и протянул Гайдуллину ствол автомата.
– Может, и не надо, – вздохнул я. – Но мы же не фашисты какие-нибудь…
Он ушел в трясину уже по плечи. Заворочался, выпластывая руки, и от резкого движения еще сильнее погрузился. Вцепился в дульный компенсатор. Я вытаскивал его мучительно долго, не хотела трясина отпускать добычу. Вытащил засранца. Он стоял передо мной, обтекающий, трясущийся, со стучащей челюстью, недоверчиво смотрел, как смыкается за спиной трясина. Жижа разочарованно булькала и пузырилась. Он глянул украдкой мне в глаза. Сделал робкую попытку улыбнуться.
– Сбросил гробные пелены, Гайдуллин?
Тот лихорадочно закивал.
– Идем дальше?
Он продолжал кивать. Автомат я ему, конечно, не вернул. Человек я, в принципе, простодушный, приучен верить людям, но как-то… не хотелось. Вот выйдем из низины, доложу о случившемся Раздашу, а там уж пусть решает. Я повернулся, сделал шаг… и охнул от сильного удара в спину! В глазах потемнело, я покатился – слава богу, по сухому! Автомата у меня уже не было! Я перевернулся на спину, согнул колени, чтобы вмазать из обоих «стволов», но с этим приемом уголовник был знаком. Поясница вспыхнула острой болью. Гайдуллин скабрезно засмеялся, поднял автомат и пристроил приклад к пузу.
– Спас меня, урод? Благодарствую, как говорится. А теперь держи карман шире…
Он плыл передо мной, как в тумане. Скалилась шакалья пасть, жидкая органика стекала с защитки. Взлетело что-то за спиной нетопыря. Треск, он рухнул на колени, схватился за голову, а из тумана проявилась Анюта со сверкающим взором валькирии, огревшая Гайдуллина его же корягой. Умиляться беспримерной отваге простой российской
– Умница, девочка! – взревел я, взлетая на ноги.
– А я не девочка, – буркнула Анюта. – Я ёршик для унитаза – дерьмо тут тебе подчищать.
Гайдуллин предпринял попытку добраться до упавшего автомата, но я наступил ему на пальцы – да еще и помялся, потому что нечего тут. Он завыл, я схватил его за грудки, поднял и с воплем:
– Па-астаранись!!! – (Анюта отпрыгнула), рыча, как буйвол, нанося удары головой в изрытый оспинами нос, стал теснить к трясине, где он уже однажды побывал. Рывок плечом, и Гайдуллин, ухая, как филин, полетел в свою топь, обрамленную жиденькими горстками ряски. Бухнулся, взметнув тучу брызг, завозился там, вынырнул, стал отчаянно махать руками, выгребая на сухое. Но трясина знала свое дело, он застрял в полуметре от «берега», ноги «схватились».
– Помоги… – бормотал он, весь зеленый, исчезая в пучине. – Не дай загнуться, я больше ничего тебе не сделаю, обещаю…
– Пока, – помахал я ему ручкой. – Ничем не могу помочь, приятель. Возможно, ты будешь мне сниться, но я это переживу.
Отчаянный вопль длился недолго, секунды три, но успел вымотать душу. Сомкнулась вязь над разинутым ртом, сыто и благодарно заурчала. Кряхтя, подобралась Анюта. Я обнял ее за ноги, поднял голову.
– Сочувствую, Луговой… – Она сглотнула.
– Представь, я тоже себе не завидую… Давай считать, что это жертвенный дар… – понес я какую-то мифическую чушь. – Ты знаешь, что болота у коренных народов Сибири считаются «вратами духов»? В том месте, где твердая земля уходит из-под ног, открываются врата в мир загадочных духов природы и божеств… Спасибо, подруга, я знал, что ты поступишь именно так.
– Я что, такая предсказуемая? – Она изумленно захлопала ресницами. А я затрясся в каком-то меленьком подлом хохоте.
Мы торопились догнать своих. Определить направление было несложно, мы шли по следам – люди перед нами хорошо потоптались. Пробежали марь – заболоченный редкостойный лес. Гиблые участки постепенно сходили на нет, все реже приходилось пользоваться шестом. Но местность была какая-то изрытая, кочковатая, заросшая мохом, мелким кустарником с глянцевыми листочками. Крупных деревьев стало меньше, появлялись молодые осинки, густел ивняк. Мы перебирались через овраги, осваивали залежи сырого бурелома. И снова снизился темп. Поначалу Анюта ворчала, что мы движемся со скоростью сперматозоида (пять миллиметров в минуту), потом замолчала. Я тоже чувствовал, как в желудке образуется комок пустоты, и что-то липкое заструилось по спине. В Каратае множество местечек, овеянных мистическим душком, но в последнее время я об этом как-то начал подзабывать. Из недр организма выбирался страх. Кожа на макушке похолодела, волосы зашевелились… Зашуршало что-то в траве, охнула Анюта, зверек запрыгнул на дерево, прошелестел по стволу и уставился на нас умными глазенками. Заворочалось что-то в овраге. Напряглись и опали лопухи. Или показалось? Я схватил Анюту за руку, потащил от греха подальше…
Она присела, задышала с испуганным хрипом.
– Посмотри, там в кустах кто-то есть…
Я вскинул автомат. Будь я неладен, если в кустах на краю оврага не притаилось чье-то тело! Заворошилось в густой листве… и все затихло. Я словно в ступор провалился. Обрастал гусиной кожей, чувствовал, что не могу пошевелиться, – из кустов кто-то очень пристально нас разглядывал…
– Стреляй… – прохрипела Анюта.
– Зачем? – прохрипел я в ответ. – Ведь в нас никто не стреляет… стоит ли будить лихо?