Забудь дорогу назад
Шрифт:
Раздалась серия характерных звуков – Анюта упала на колени, ее тошнило очередями. Не кино с попкорном, согласен. Меня и самого слегка выворачивало. Привыкнуть к таким «картинкам с выставки» невозможно – особенно после того, как вспомнишь этих людей живыми…
Инженер Головняк потерял не меньше литра крови – умер со стрелой в шее. Смотрел молитвенно в небо недоучившийся студент Максим – парню перерезали горло, а перед экзекуцией поупражнялись в коррекции формы лица. На этой же поляне, среди обрывков сети валялись в живописных позах мужские тела в лохмотьях. Они испускали непроходимую вонь. Как минимум четверо. Скалился в пространство молодой рыжебородый
– Т-там… – спотыкаясь, вымолвила Анюта.
Я отправился по направлению ее указательного пальца и под сенью березки наткнулся на истекающую кровью Людмилу. Сектанты посчитали ее мертвой. Да она и была, собственно… мертвой. Почти. С такой дырой в животе обычно не живут. Внутренности вываливались наружу, кровью – густой, черной – было измазано все вокруг. Она вертелась, пыталась встать, а потом иссякли силы. Она смотрела на меня тускнеющими глазами, беззвучно шевелила ртом. Я сел на корточки и стал усиленно себя ненавидеть – это был единственный, пожалуй, случай в моей практике, когда я хотел, чтобы человек поскорее умер. Она умирала, но медленно, душераздирающе…
И «протекция» Тропинина не помогла. Я закрыл ей глаза – все, что мог для нее сделать. Ни похоронить, ни даже укрыть каким-нибудь тряпьем – не было возможности. Уже завтра ее косточки обглодают звери, стервятники…
Группа Раздаша несла ужасные потери. Лишнее подтверждение, что выживают сильнейшие. Я рыскал по окрестностям, выискивая свежие трупы. Еще один сектант на дне овражка – булькал горлом, дышал, как паровоз, и запашок испускал такой, что позавидовал бы бесплатный туалет на провинциальном вокзале. Я попятился, не стал добивать эту «птицу без крыльев» – только гадить теперь и способную. Попытался сосредоточиться. Что же было в наше отсутствие? Напрашивались два варианта: люди вырвались, сектанты бросились в погоню. Или наоборот, одних прикончили, других связали и увели в полон. Был еще и третий вариант – кого-то увели, кто-то вырвался. Счастливчики пойдут на юг – больше некуда. А за мертвыми «местными» скоро прибудет похоронная команда из числа единоверцев. Они, возможно, «другие», но вряд ли оставляют на потеху падальщикам своих погибших…
Мы обогнули холм и углубились в лес. Осваивали пространство короткими перебежками, подолгу сидели в укрытиях, вслушивались, всматривались. О болотах, как о пройденном этапе, напомнили две низины, гудящие от гнуса – мы предусмотрительно обошли их стороной. Лес густел, появлялись ели и пихты, сочный мох стелился покрывалом. Я начал подмечать за собой нехарактерную особенность – в местах, где что-то происходило, я испытывал странные чувства. Шевелилось что-то под темечком, покалывало. Следопытом становлюсь? Я присел на корточки, жестом повелел Анюте куда-нибудь сгинуть. Осмотр выявил – здесь действительно кто-то шел. Мох примят, на стволе молодой сосенки, к которой кто-то прислонялся (потоптались у корневища), остался мазок крови. Это могло означать что угодно (вернее, кого угодно). Теперь мы двигались с особой осторожностью. Но вскоре усталость заявила о себе. Мы стали расслабляться. Анюта ползала по полянам, тянула в рот какие-то незрелые ягоды, давилась. Бороться с этим явлением было бессмысленно – она бы просто растоптала меня. Я смотрел на нее с жалостью –
Мы сделали привал на поляне, я лежал трупом, наблюдал, как солнце уходит на запад, слушал, как в лесу скандалят птицы, вдыхал аромат диковинных ярко-желтых и оранжевых цветов, окаймляющих поляну.
Анюта стонала где-то рядом, охваченная новым приступом «метеоризма».
– Наша главная задача – до темноты найти подходящее местечко для сна, – глубокомысленно сообщил я.
– Нет уж. – Она вздрогнула, опасливо прислушалась к происходящим в желудке процессам. – Наша главная задача – справиться с диареей…
И так понеслась, что пятки засверкали!
– Не убегай далеко! – крикнул я вдогонку.
Она вернулась минут через пять – посвежела, робко улыбалась. Упала на колени, стала нюхать цветы, имеющие необычную форму – отдаленно похожие на колокольчики, но с загнутыми острозубыми краями.
– Надеюсь, ты не хронический аллергик?
– Понятия не имею. Терпеть не могу цветы. Но эти так пронзительно пахнут, аж голова кружится…
Сработало что-то в голове. Мои познания о Каратае отрывисты, сумбурны, где-то в корне неверны. Я многого не знаю. Что за цветы такие?
– Эй… – Я доковылял до Анюты, взял ее за руку и привел к месту нашего «залегания». – Сядь и сиди.
– Ты что, диктатор? – Она возмутилась. – Уже и цветочки нельзя понюхать?
– Сядь и сиди, – повторил я. – Дома будешь нюхать цветочки.
– Ты точно псих. Это всего лишь обычные… – Она насупилась, не смогла придумать название и окончательно разозлилась.
– Не лезь в то, чего не понимаешь, – отрезал я. – Послушай лучше, как птички поют.
– Не поют, а визжат. Не хочу я их слушать.
– Любишь ты спорить, – вздохнул я.
– Неправда, – возразила Анюта. – Я спорить не люблю. Я люблю, когда со мной соглашаются. Но ты, Луговой, не тот случай.
– А я вообще не в твоем вкусе, Соколова. И то, что мы побывали в одной постели и в одной берлоге, ни о чем не говорит.
– Верно. – Она посмотрела на меня с удивлением. – Ты правильно мыслишь, Луговой. Может, еду какую сообразишь?
– Иди пчелу поймай.
– Так мне нельзя туда. Там цветы, они кусаются.
– Тогда не ходи…
Вяло переругиваясь, мы пролежали минут пятнадцать, снова тронулись в путь. Мысли о еде и предстоящей ночевке на
открытом воздухе начинали нешуточно тяготить.
И все же был на свете Бог.
– На месте, Луговой, – хрипло провозгласила бледная личность, выступая из-за дерева.
Так и до инфаркта недолго! Но что-то подсказало: раз называют по имени, то стрелять будут не сразу. Анюта поперхнулась кислыми ягодами и чуть не опорожнила желудок. Я не сразу признал в бледной личности господина Раздаша. Он принял «грязевую ванну» и выглядел больным – мертвецки бледный, с потухшим взором, на лбу блестели бусинки пота, он хрипло кашлял в кулак.
– Сочувствую, Петр Афанасьевич, – выразил я участие. – Не ангина, не простуда, посерьезнее беда?
– В прошлом месяце переболел воспалением легких, – объяснил Раздаш. – Окрепнуть не успел, погнали на работу, ведь у нас, как всегда, нет заменимых… – И зашелся надрывным мокрым кашлем. – А сегодня несколько раз удачно искупался… Всё штатно, Луговой, не помру… Чертовски рады видеть вас живыми и здоровыми. Как проходит день?
– Вашими молитвами, Петр Афанасьевич. Активно отдыхаем, так сказать, бегаем трусцой и так далее.