Забво
Шрифт:
– Товарищ лейтенант... я вам ещё Ленинскую не показывал, - Воробьёв, повернув корпус в пол-оборота, глядит на меня.
Конечно - не договорили же. Я оченно ему опасен сейчас. Такие умники умеют бояться. Это радует.
Очко, конечно, у меня не железное, и мне всё-таки больше охота сбежать вместе с Розовощёким, запал бешенства уже прошёл, оставив злость на этого урода со споротыми лычками. Злость попутно вгрызается и в меня самого... "уходить нельзя...в атаку, блядь, вперёд!!". Я понимаю ещё одну сермяжную правду - взялся ебать, еби, а хуй издаля любой дурак показать может.
–
– уточняю я.
– На втором... пойдёмте... меня Сергеем звать, - протягивает руку, - я зээнша батальона.
– Я позже спущусь...
– жму протянутую руку, - меня Алексей... роту посмотрю, и к вам... хорошо??
Румяный старлей всё-таки тоже не дурак... почувствовал, что в воздухе прямо звенит... попытался что-то произнести, выдохнул... опустились плечи... кивнул и повернулся к выходу.
– Ну, я вас жду тогда... только недолго, пожалуйста...
– говорит с таким выражением и покорностью течению событий, что, наверное, то же самое при определённых обстоятельствах он сказал бы тому, кто собрался выебать его в жопу.
Человек явно не на своём месте... нехрена ему в армии делать. Не-хре-на.
Уходит.
Воробей поворачивается ко мне.
– Тащ лейтенант... а можно обратиться??
– Можно Машку за ляжку... и козу на возу (я зомбирован отцами командирами на прибаутки), есть такое военное слово "разрешите"... Воробьёв, у тебя три минуты... (послушать эту тварь надо... ну может и не тварь... но удавлю суку зарвавшуюся).
– Тащ лейтенант...можно с глазу на глаз??
– Воробьёв косится на Замятина, изображающего статую на тумбочке.
– Воробьёв, ты тупой? Нет такого слова в армии...
– М-н-аааййй... - досадливо кривя морду в сторону от моего солдафонства и уставщины, - ...ну, товарищ лейтенант... разрешите раз на раз??
"Корежит тебя, сволочь??? Ну, ничо... это, блядь, тебе только начало... задавлю, шляпа... хехе... ссука... но здоровый, гад, и наглый... может ведь и рожу своротить... стрёмно, бля, если чо - беру табуретку и хуярю куда попаду, иначе прям в первый день мне набьёт морду солдат... это просто невозможно"
– Уже лучше... ну, веди... хм... в Ленинскую комнату, бля... посмотрим...
Ленинская комната в двух шагах, чем-то напоминает школьный класс. Три ряда парт, на стене портреты Георгия Константиновича и почему-то Александра Невского... как будто меж ними никто в отечестве славно не воевал. Карта мира, подшивка Красной Звезды, шахматы (с навернякаутерянными фигурами), пластмассовые цветы по стенам. Бутафорское радио.
Захожу первым - иду к первой парте, выдвигаю ногой табурет, сажусь в проходе (место для манёвра есть), разворачиваясь к Воробьёву, делаюзлобную рожу:
– Ну, я слушаю Вас, товарищ зольдат... три минуты...
– Алексей... давай не будем... а?? Меня вообще-то Сашей звать. Да погоди ты, не кипятись, лейтенант... ну, ясен хуй... ну, косяк у меня... залёт... поймал, нихуя не скажешь. Дык я могу быть тебе пиздец, как полезен... мне на дембель скоро... в роте я в авторитете... все ходы-выходы знаю. Давай мирно всё замнём. Батон не сольёт - ручаюсь. Никто нихуя не узнает - мои все тоже молчать будут, зато помогу, чем смогу... а? ...давай на мировую...ты ж меня от силы на год старше... - Воробьёв подходит и протягивает лапу.
Сказать, что я ахуел - не сказать ничего.
Руку игнорирую.
– Воробьёв...я сюда не дружить с тобой приехал,... я приехал служить. И помогать мне служить не нужно. Нужно выполнять то, что от тебя требуется... Уяснил? А тех, кто будет пытаться жить тут так, как хочет лично он, я буду давить. Если ты ещё раз начнёшь мне тут выёбываться, то мне по хуй, кто тут дух, кто тут дембель. Я - лейтенант Скворин, а не какой-то там Батон твой... Заруби это себе... за нихуянеделанье ответишь... ну, а сортир... проехали сортир, ещё раз увижу - оформлю по полной программе... с письмами на родину, маме... всосал, боец? И ещё... Я для тебя Алексей Владимирович в таких разговорах... понял, Сашок??
Воробьёв уже давно убрал руку. Харя прям каменная, сощурился. Понимает. Не будет меж нами взаимопонимания.
– Понял... трудно вам будет служить, товарищ лейтенант... у нас таких не любят.
– Каких - таких?? Пугаешь??? Ха... а я не девка, чтоб меня любить... не ты ли эти трудности создашь??
– Да нет... они и без меня созданы уже... так вы ротному меня не сдадите со шмалью???
– Ремень подтяни, солдат, - тычу я ему в ремень, и он - о, чудо!!! - начинает его подтягивать (на самом деле - рефлекс, вбитый сержантскими сапогами в его башку по духанке, а не моя крутизна на него действует, но это я начну понимать гораздо позже... система есть система).
"Вот оно... подломился... его одно только интересует... осведомленность ротного... ссыт он его... значит, ротный всё-таки рулит, раз такого к ногтю взял ( эх... Воробьёв, как оказалось, был не самым ебанутым дембелем в роте, и не самым матёрым... просто первый наглый солдат в моей жизни, и всё. Но тогда-то мне казалось, что я самого крутого дембеля в роте подтянул. Круто. Покомандуем... ага)
И я, встав, молча выхожу мимо заправляющегося Воробья. А на хрена мне, лейтенанту, что-либо обещать солдату?? Да пусть мучается и дрожит. Ему полезно.
Выхожу в роту. Ну, кто бы сомневался?? Замятин сидит на табурете. Я смотрю на него в упор. Это длится секунду, потом Замятин подрывается. Я делаю к нему шаг, он как-то скукоживается. Врубаюсь, что он просто покорно ждёт заслуженную подачу. Безропотно старается пережить очередной неприятный момент в своей жизни. Мне омерзительно до блевотины от того, что я понимаю, что очень скоро не буду ощущать этих моментов. Не буду даже задумываться. Загрубею. Не хочу. Ненавижу. Уже ненавижу и этих Замятиных, и эту роту, и себя. И это моя работа??? Пинаю со всей дуристоящий табурет. Он летит к оружейке, чуть сильнее - и долетел бы. Ногу отшибаю напрочь. В туфлях пинаться противопоказано. В них действительно только по паркетам шаркать. Но боль, как ни странно, завершает приступ чувствительности, и я опять злой, как чёрт, лейтенант. Лейтенант Российской Армии. И меня тут явно запомнили. Замятин аж вытянулся, упорно смотрит на выход из роты. Я киваю на его сапоги.