Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола
Шрифт:
Дело в том, что богатый московский великокняжеский двор как раз привлекал бояр и слуг из других уделов, а не страдал от их отъезда. Московские князья более приобретали новых чужих слуг, нежели теряли своих. При переходе к ним бояр других княжеств они опирались на договоры, а своим слугам не дозволяли переходить к другим князьям, карая их за это, как изменников, наплевав на договора.
За стенами художник А.М. Васнецов изобразил новые каменные палаты великих князей и соборы (Архангельский – еще
Например, когда князь Оболенский-Лыко, обиженный несправедливым судом Иоанна III, уехал к брату Великого князя, удельному князю Борису Васильевичу Волоцкому, Иоанн послал за Оболенским своего боярина и велел его «поимати середь двора у князя Бориса на Волоце». Удельный князь не допустил такого самоуправства у себя на дворе и «отнял сильно» отъехавшего боярина у великокняжеского посла. Иоанн потребовал от своего брата выдать Оболенского головою, а получив отказ, поручил боровскому наместнику поймать беглеца тайно, что и было сделано. Между тем Иоанн незадолго перед тем, в 1473 году, заключил с князем Борисом Волоцким договор, которым взаимно обеспечивалась свобода боярского перехода!
Важную помощь князьям в их борьбе с правом отъезда оказали церковные книжники, внедрявшие взгляд на отъезд, как на измену: «И се паки и еще вы глаголю чада моя, аще кто от своего князя ко иному отъедет, а достойну честь приемля от него, то подобен Иуде, иже, любим Господом, умысли предати его ко князем жидовским».
Общее правило о неотьезде служилых людей было утверждено в 1534 году, когда, по смерти Василия III, уже при малолетнем Иоанне Грозном, митрополит Даниил привел к крестному целованию удельных князей, братьев умершего великого князя на том, что «людей им от великого князя Ивана не отзывати». Затем, в 1537 году князь Андрей Старицкий обязался не принимать к себе служилых людей великого князя, князей, бояр, дьяков, детей боярских и извещать правительство о таких охотниках до переездов, «на лихо великого князя».
Так был создана правовая основа, а уже вскоре – и прецедент исполнения нового правила: когда в том же году некоторые новгородские помещики замыслили перейти к князю Андрею, то московское правительство распорядилось «бити их кнутьем на Москве да казнити смертною казнию, вешати на новгородской дороге до Новгорода». И речь не о смердах, – о помещиках!
Отмена права отъезда произвела глубокую перемену в положении высшего класса населения, бояр. Из вольных слуг своих сюзеренов они превратились в невольных служилых людей. Такая же глубокая перемена произошла в течение XV–XVI веков в положении служебных князей; сначала закреплены были за государством территории их уделов; затем закрепостили самих владетельных князей. Причем московские государи довольствовались их политической зависимостью, но сохраняли им самостоятельность во внутреннем управлении вотчинными княжествами: так была решена проблема содержания служилых людей, при недостатке «бюджетного финансирования». Если позже крестьян закрепили за землей, которую они обрабатывали, то в этом случае закрепили дворян за землей, с которой они получали доход, дабы содержать себя на службе царю!
Когда князья пограничных с Литвою областей переходили к Москве, московское правительство также довольствовалось политической властью над уделами этих князей и оставляло им права на их наследственные княжества, а также право суда, забирая, однако, в свое обладание важные пограничные города: Одоев, Тарусу и другие. В конце XV века служилые князья Одоевский, Воротынский, Бельский ходили в поход со своими особыми удельными полками, – но захоти они отложиться от Москвы, лишились бы всего.
Если же литовские князья переходили на службу в Москву, не имея возможности передать в ее обладание свои уделы, московские государи сами жаловали им земли в удел. Князю Ф. М. Мстиславскому был пожалован в первой четверти XVI века Юхотский удел Ярославской области. А когда в 1493 году московские воеводы взяли у Литвы Вязьму, великий князь пожаловал
Лишая служебных князей прежнего права сохранять за собою вотчины, ежели они решат перейти на службу к другому государю, Великий князь московский Василий II Васильевич Темный первоначально хотя бы оставляли им свободу при выборе места службы. То есть уходить-то они могут, но «жилплощадь» сдают. Иоанн III Васильевич пошел далее своего отца: при нем служилые князья не только не могли уже распоряжаться своими уделами, но и сами потеряли право перехода к другому государю на службу, они становятся лично несвободными.
Интересно, что Иоанн III Васильевич не запрещает отъезд впрямую, а берет со служебных князей клятвенные записи о верной службе и неотъезде. Такие записи брались с конца XV века, преимущественно от южнорусских князей, выходцев из Литвы: Мстиславских, Воротынских, Бельских, которых московское правительство подозревало в желании уйти. В древнейшей из дошедших до нас записей этого рода, так называемых укрепленных грамот, князь Даниил Дмитриевич Холмский в 1474 году дает следующие обязательства:
«Мне, князю Даниилу, своему осподарю, великому князю Ивану Васильевичу и его детям служити до своего живота, а не отъехати ми от своего осподаря, ни от его детей, к иному ни к кому. А добра ми ему и его детям хотети всегда во всем, а лиха не мыслити, ни хотети никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего, великого князя, и мне ты сказати, государю своему и его детям вправду, по сей моей укрепленной грамоте, без хитрости… А крепости деля, князь Данило Дмитриевич Холмский осподарю своему, великому князю Ивану Васильевичу целовал еси честный и животворящий крест и дал семи на себя сию свою грамоту за подписью и за печатью осподина своего Геронтия, митрополита всея Руси».
Однако даже личным обещаниям Иоанн Васильевич не верил, а требовал, чтобы за слугу поручились другие и обеспечили свою поруку обязательством уплатить известную сумму денег в случае нарушения слова и отъезда. За князя Холмского поручились восемь служилых людей всего на сумму 8 тыс. рублей.
Закрепощение служилых князей, начатое Иоанном III Васильевичем, продолжили его сын Василий III Иоаннович и внук Иоанн IV Грозный. При малейшем подозрении в желании служебного князя отъехать его брали под стражу, а затем требовали укрепленную грамоту с поручителями. Эти последние, в свою очередь, должны были представить за себя поручителей-«подручников». В неотъезде того или другого князя оказывались, таким образом, заинтересованными сотни служилых людей. В 1568 году за князя Ивана Дмитриевича Бельского поручились 29 бояр; шесть из них представили за себя 105 подручников.
Нам представляется важным, что вне Руси такое правило действовало в Византии, а позже, некоторое время, в Турции. То есть, создавая свою государственность, высшие руководители России брали пример не с мифической Монголии, ханам которой была якобы подчинена более чем четверть тысячелетия наша страна, а с Византии.
А еще более важно, что такая же система применялась в отношении крестьян. Крестьянские выплаты нормировались от количества работников, и сельский сход подписывал обязательство выплаты за тех, кто ушел. Естественно, община не позволяла никому уйти, ведь склонными к такому нехорошему поступку были молодые и сильные, самые нужные в общем хозяйстве работники. Задолго до введения крепостного права сами крестьяне осуществляли «крепость» людей за землей. Современные либералы усматривают в этом наличие у русских «рабской души», но в природных условиях России выживает не личность, а сообщество, и права сообщества – выше личных.