Забытая клятва Гиппократа
Шрифт:
Я, признаюсь, оторопела. Значит, глава ОМР беспокоится о моем благополучии? Это не его обычные шовинистские штучки, не сомнения в моей компетентности или способностях – просто Лицкявичус боится, что я сама могу привлечь внимание серийного убийцы. И я не знала, радоваться мне такому отношению или огорчаться.
Несмотря на то что босс совершенно ясно дал понять о нежелательности моего дальнейшего участия в деле, я все же решила попросить Карпухина добиться для меня разрешения на свидание с мужем Юлии Устименко, не ставя в известность главу ОМР. Мне хотелось самой взглянуть на этого человека и понять, что
– Только будьте осторожны, Агния, – предупредил меня майор. – Постарайтесь не давать Устименко слишком больших надежд на освобождение: в конце концов, мы не уверены в его невиновности. Именно поэтому я не стал с ним встречаться – пока, но, если уж вы так уверены, что разговор с ним может помочь… В общем, дерзайте, но я вас предупредил!
К счастью, мне никогда раньше не приходилось бывать в колонии. В КПЗ – да, самой довелось посидеть почти десять часов [2] , но в колонии я оказалась впервые. Скажу откровенно, это место произвело на меня гнетущее впечатление. Исправительная колония номер шесть, находящаяся в Грузовом проезде, как раз то самое учреждение, оказаться в котором вряд ли захочется кому-то в здравом уме. Я вообще считаю, что такие места нужно показывать детям в школе, чтобы они заранее знали, куда их может привести кривая дорожка: уверена, это могло бы наставить на путь истинный большое количество молодежи! Несмотря на то что персонал, включая охранников, вел себя вполне цивилизованно, я двигалась по стеночке, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Меня привели в большую комнату, где находилось несколько столов с длинными скамейками. Некоторые из них занимали мужчины в униформе – заключенные, в компании своих посетителей – жен, родителей или приятелей. Сказать, что в подобном окружении я сразу же почувствовала себя неуютно, значило бы не сказать ничего!
2
Читайте об этом в романе Ирины Градовой «Окончательный диагноз».
Анатолий Устименко оказался именно таким, каким описала его Эльмира Докуева. Небольшого роста, чисто выбритый, с затравленным взглядом голубых глаз, он никак не походил на человека, способного на убийство. С другой стороны, как любит говорить Карпухин, «если бы физиогномика являлась бесспорной наукой, то отпала бы необходимость в любых следственных действиях». Это значит, что никогда нельзя доверять внешности, хотя мое глубокое убеждение состоит в том, что внутренний мир человека и его окружение неизменно накладывают соответствующий отпечаток на его лицо.
Выяснив, кто я такая, Анатолий очень удивился.
– Знаете, – сказал он приятным, хорошо поставленным голосом, который никак не вязался с общим жалким видом заключенного, – меня тут никто не навещает. Мать умерла, а я даже на похоронах не был. Спасибо соседям – вроде бы все сделали как положено… Значит, есть еще и ОМР какой-то? Впервые слышу, честно говоря! Милиции и прокуратуры, выходит, недостаточно?
Он горько усмехнулся.
– Так зачем вы хотели со мной встретиться? Все написано в моем деле.
– Мне, видите ли, хотелось бы получить побольше личной информации, а вот ее-то как раз в деле и нет. Я до сих пор не могу понять, почему именно вы стали единственным подозреваемым в деле об убийстве Юлии, а другие версии вообще не рассматривались?
– Да
– Кажется? Почему вы так говорите?
– Потому что я хотел это сделать, видит бог!
– Это из-за того, что ваша жена связалась с мужем своей пациентки, да? – уточнила я.
Он кивнул.
– Я ведь, дурак, думал, что все у нас хорошо. Ну, детей нет, так что ж теперь, вешаться? Юля детей не хотела. Насмотрелась на работе на всех этих женщин с патологиями и решила, что рожать сама не станет. Теперь вот думаю, что надо было сразу этот вопрос решать, а так… Остался я и без жены, и без ребенка!
– Какие ваши годы? Вот выйдете, женитесь…
– Женюсь?
На лице Анатолия промелькнуло выражение, истолкованное мной как ужас перед таким невероятным предположением.
– Нет уж, увольте! – воскликнул он. – Да и выйду я отсюда, судя по всему, не скоро.
Карпухин дал мне на этот счет четкие указания, а потому я не стала обнадеживать Устименко, хоть мне этого очень хотелось, так как муж Юлии мне нравился. Может, я и ошибаюсь, но Анатолий, похоже, неплохой человек и попал под жернова правосудия по нелепой случайности, от которой никто не застрахован: недаром же говорится, от тюрьмы да от сумы…
– Значит, – вернулась я к отправной точке, – вы считали ваш брак хорошим?
– Точно. А все остальные вообще думали, что мы с Юлей – идеальная пара, представляете? Но потом появился этот…
– Кстати, – заметила я как бы невзначай, – в деле нет даже упоминания о сожителе вашей покойной супруги. Не знаете почему?
– Понятия не имею. Хотя, с другой стороны, ему-то зачем ее убивать?
– Из-за квартиры, например. Как его звали, кстати?
– Егор, Егор Лычко. Не мог он из-за квартиры Юлю… Конечно, Егор оставил жене и детям свою и переехал туда, где жили мы, а мне пришлось вернуться к матери.
– А почему вы это сделали, Анатолий? – поинтересовалась я. – Ведь насколько я понимаю, квартира принадлежала вам?
– Неправильно понимаете, Агния! – покачал головой заключенный. – Эту жилплощадь оставила мне тетка по материнской линии. Она умерла, и двухкомнатная квартира в кооперативном доме стала моей. Сначала я жил там один, съехав от матери, потом женился на Юле. Когда объявили приватизацию, встал вопрос о том, как ее осуществлять. Юля настаивала на том, чтобы приватизировать жилье на нас двоих, но мама встала стеной. Выходит, права была! В общем, мы приватизировали квартиру в трех равных долях, а не в двух, да и то мама согласилась лишь потому, что надеялась на рождение детей в будущем. Юле это не понравилось, но она, сами понимаете, сделать ничего не могла. Когда Юля закрутила с Егором, она просто поставила меня перед фактом. Она ведь из Казахстана, идти ей больше некуда, а в квартире одна доля все же принадлежала ей. Вот мне и пришлось переехать к матери опять. А с ней случился инсульт – из-за того, что произошло, и она больше месяца в больнице пролежала. Из-за этого меня так легко и повязали, между прочим!
– Как это? – не поняла я.
– Да алиби у меня на время убийства Юли не оказалось, понимаете ли! – развел руками Анатолий. – На работе выходной случился, мать в больнице, и я, естественно, оставался дома один. Вот никто и не смог подтвердить, что я весь день дома просидел – только к матери сходил на пару часов, а потом вернулся и не выходил до утра.
Да уж, отсутствие алиби является серьезным основанием для того, чтобы счесть человека подозреваемым номер один! Однако, насколько мне известно, только по этому основанию осудить его невозможно.