Забытые чувства
Шрифт:
За ее спиной показывается Луи. Она отвлекается на него и Эдда проскакивает ко мне с извиняющейся улыбкой на лице.
– Пошли.
Мы направляемся вглубь дома. Здесь множество гостевых комнат, бильярдная, библиотека и спортзал. Следом показывается винтовая лестница на второй этаж, наш этаж, который целиком и полностью принадлежит только нам с сестрами. Справа, из коридора, ведущего в крыло для персонала нам навстречу выходит Агата, пожилая служанка и жена Луи. Ее лицо озаряет широкая теплая улыбка при виде нас.
– Глазам не верю!
Мне не удается сдержать улыбку. Слабую, но все же улыбку.
Женщина целует в обе щеки сначала меня, затем Эдду.
– А где маленькая беда на наши головы? – интересуется она, переводя взгляд с меня на сестру. – Госпожа сказала, вы прибудете вместе.
Мы с Эддой переглядываемся.
– Скоро будет здесь. – отвечает Эдда и тут же хмурится. – Надеюсь.
– Госпожа очень переживает, да и мы все то же. – Агата взмахивает руками, раздосадовано покачав головой. – У этого ребенка точно шило в заднице застряло.
Ума не приложу, как у такого холодного человека, как Луи, такая огненная женщина, как Агата. Даже ее волосы, не смотря на возраст, все еще остаются слегка рыжими. В этой женщине столько же энергии, сколько и в атомной бомбе.
Она подходит к нам ближе и добавляет шепотом:
– Говорят, ее видели в компании Филиппо Риччи в Лос-Анджелесе. А он ведь помолвлен. Чувствую, грядет скандал.
Филиппо Риччи – старший сын Федерико Риччи, капо Лос-Анджелеса. Их семья уже на протяжении нескольких лет управляет городом.
Отец точно отправит Бьянку в монастырь перед своей смертью.
Эдда бросает на меня встревоженный взгляд, затем снова смотрит на Агату.
– Давай позже поговорим, ладно? Сейчас нам нужно к отцу.
Глаза Агата округляются.
– Да. Да. Конечно. Бегите, птички, потом поболтаем.
Она пробегает мимо нас, а мы сворачиваем направо, в длинный коридор с единственной дверью, ведущей в кабинет отца.
– Я убью Бьянку, как только она заявится. – шипит Эдда, сжав кулаки.
– Ей уже двадцать, она достаточно взрослая, чтобы брать на себя ответственность за свои поступки.
– Как ты можешь быть такой спокойной?
Трудно беспокоится, когда тебе почти на все плевать.
– Я просто принимаю ее такой, какая она есть. – равнодушно отвечаю, слегка натянув правую перчатку выше.
– Социопаткой с манией величия? – уточняет Эдда с неприкрытом сарказмом в голосе, когда мы подходим к массивной деревянной двери.
– Именно.
Я стучусь. Услышав приглушенное разрешение, открываю дверь и вхожу. Сестра идет следом. Отец стоит к нам спиной за своим огромным столом, у окна. В нос ударяет тяжелый запах сигар. Едва заметный дым делает атмосферу в комнате практически удушающей. Справа от нас располагается камин с диваном и двумя креслами, слева стеллаж с книгами, которые отец иногда перечитывает, а напротив длинный стол на шесть человек, заканчивающийся его личным столом.
Он оборачивается к нам, и я едва его узнаю. За то время, что мы не виделись, он сильно похудел, от этого морщины на его лице стали еще глубже, в волосах появилось больше седины. Черные глаза по-прежнему внушают страх, буквально отталкивают от себя, однако теперь я замечаю в них усталость. Это все еще босс Короны, жестокий мужчина, способный убивать без колебаний, но либо это я изменилась, либо болезнь действительно подкосила его. Он больше не пугает меня, не вызывает желания подчиниться. Забавно. Раньше мне казалось, что он непобедим. Среди итальянской мафии мой отец как раз был тем самым чудовищем, о котором рассказывают детям, чтобы те слушались. Мол, не доешь кашу, и Карлос Эспасито заберет тебя прямиком в преисподнюю, где превратит в подобное себе чудовище.
Он окидывает нас быстрым безразличным взглядом. Я медленно прохожу к камину, огибая диван. Его черные глаза пристально наблюдают, подмечают, что Эдда двигается следом за мной, старается держаться ближе ко мне. Ни одна из нас не садится. Женщинам запрещалось садится, если мужчины стоят. И это только одно из многочисленных идиотских правил в нашем мире. К моему огромному сожалению, они превратились в неприятные рефлексы, заложенные с детства.
– Здравствуй, отец. – равнодушно приветствую я.
Он тяжело вздыхает и переводит взгляд на сестру.
– Где Бьянка?
Эдда не успевает раскрыть рот, как я отвечаю за нее:
– Она не ее тень. И не обязана следить за каждым ее шагом.
Тяжелый взгляд, который он посылает мне, должен был меня заткнуть, вот только он почему-то больше не действует на меня, как прежде.
– Кажется, я не разрешал тебе говорить.
От тона его голоса Эдда рядом со мной напрягается, рефлекторно опустив голову. В детстве и у меня бежали мурашки от этих угрожающих хриплых ноток. Отец намеренно всегда растягивает слова, никогда не повышает голос. Этого и не требуется. Его внушительная фигура, черные глаза и низкий голос делают свое дело. От этого властного тона его подчиненные до сих пор делают в штаны. Для меня же это жирный знак. Отец зол. На меня. До сих пор.
– Бьянка скоро будет здесь. – вмешивается Эдда, дабы предотвратить конфликт, на который я откровенно нарываюсь.
Вдруг раздается рев мотора. У отца есть личный выход в сад, тот, что ведет к главным воротам. Так что нам отлично слышно, как мотоцикл подъезжает к особняку. Мы с Эддой переглядываемся. Бьянка дома. Отец снова отворачивается к окну, убрав руки за спину, и кабинет погружается в тяжелую давящую тишину. Прямо таки представляю, как сестра глушит мотор, снимает свой розовый шлем, возможно, подмигивает молодым охранникам и не торопясь, направляется ко входу.
Через минут пять дверь кабинета распахивается без какого-либо стука. Бьянка ураганом врывается в кабинет. Некогда черные волосы теперь огненно-рыжей копной торчат в разные стороны. Она покрасилась. Даже брови рыжие. Большие черные глаза без труда находят меня, и на ее лице появляется знакомая самодовольная ухмылка.
– Лос-Анджелес? – спрашивает она Эдду, которая рассматривает ее с легким удивлением. Видимо, смена облика произошла совсем недавно.
– Да. – отвечает сестра спустя пару секунд.