Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа
Шрифт:
Вошёл лакей. Доложил о приходе князя Петра Андреевича Вяземского. Тут же появился и сам князь, слегка согнувшийся, лысоватый и довольно курносый. Облик его в целом был малопривлекателен, но все спасали глаза – они были довольно подслеповатые и блёклые, но излучали при этом такую блестящую игру ума, что комната сразу же осветилась и сумерки куда-то отступили.
– Граф, – обратился к Ланжерону князь Вяземский. – не станем откладывать дела в долгий ящик. Вы обещали рассказать мне о князе Петре Петровиче Долгорукове и его значении в первые годы правления Александра I. Для меня чрезвычайно интересна эта фигура, и я хотел бы включить хотя бы некоторые материалы о ней в свою «Старую записную книжку». Ради бога, поведайте мне,
– С удовольствием, князь. Я и лично знал князя Петра и собрал о нём кое-какие материалы – хочу использовать их при составлении своих записок. Так вот, вы, вероятно, знаете, что он был сыном генерала от инфантерии Петра Петровича Долгорукова, московского генерал-губернатора.
Вяземский, улыбнувшись, кивнул в знак согласия.
– И по рождению и по воспитанию князь Пётр принадлежал к самим верхам общества. Как у вас тут заведено, он был зачислен в гвардию чуть ли не в день своего рождения. И к пятнадцати годам был уже капитаном, а к девятнадцати – полковником. Для вас это, может быть, и в порядке вещей, а для меня тут налицо лишь чистое безобразие. Он начал служить, но гарнизонная служба ему показалась скучной, а он рвался к деятельности, к власти. Князь стал забрасывать прошениями императора Павла. Тому очень не понравились ни тон, ни содержание этих писем – и на мой взгляд совершенно справедливо – лишь наглость самонадеянного молокососа. Но тут Долгоруков вошёл в доверие к наследнику престола великому князю Александру и тот уговорил венценосного папочку. И в результате князь Пётр в 21 год стал генерал-адъютантом.
Было видно, что граф Ланжерон разволновался. Он и сам это почувствовал и решил сделать паузу. Он предложил гостю стакан мадеры, и сам с удовольствием сделал глоток. Затем граф продолжал говорить чуть спокойнее:
– Может быть, в том, о чём я сейчас говорю, много злого, но только имейте в виду, что я говорю с учётом того, что сей князь вскоре натворил, – Граф, вы напрасно видите во мне оппонента. Я целиком на вашей стороне и говорю это совершенно искренне.
При этих словах Ланжерон радостно улыбнулся и совершенно спокойно продолжал:
– С воцарением Александра I Долгоруков выдвигается резко вперёд. От этого мальчишки, который сам толком мало что знает, во многом теперь зависят назначения на высшие государственные посты. Для Екатерины важно было, чтоб ты был хорошим любовником, и это качество великолепным образом вознаграждалось, хотя и за счёт казны. А при Александре начало твориться нечто совсем несусветное, находящееся за пределами всякой логики. Император кидается исполнять прихоти мальчишки, а мальчишка и сам не знает, что ему может взбрести в голову. Это же хаос, князь, это же настоящий хаос.
Тут на некрасивом, но выразительном лице Вяземского проявилось крайнее изумление, и он заметил Ланжерону:
– Знаете, граф, это весьма неожиданный поворот мысли. Для меня, во всяком случае. Прежде я позитивно оценивал начало Александровского царствования (оно сулило надежды) и довольно негативно его финал. Но, кажется, вы меня убедили: начало тоже было ужасным по степени своей противозаконности.
– Князь, я счастлив, что смог убедить вас. Но я хотел бы продолжить свой рассказ. Именно страшно легкомысленное поведение Петра Долгорукова во многом предопределило, что Аустерлиц вообще был. Потом он участвовал в этом сражении. Может быть, неплохо воевал (он был в колонне Петра Ивановича Багратиона). Но император дал ему впоследствии благодарственный рескрипт и орден Георгия 3-й степени, дал именно за Аустерлиц – это было воспринято в русских военных кругах как верх цинизма, а Александр, собственно, и есть циник, говорю вам это как человек, близко знавший его. Но вернёмся к Аустерлицу. То была катастрофа для русской армии. Награждать за неё возмутительно. Второе. Сражение
– Граф, – попросил Вяземский – а не могли бы вы подробнее рассказать о миссии Долгорукова в ставке Наполеона?
Вяземский примерил на себя маску послушного ученика, каковым он никогда не был, но сейчас эта маска была для него очень удобна. Ланжерон был Вяземскому как личность в высшей степени любопытен, и он хотел его разглядеть буквально со всех сторон. Вот он и предпочитал молчать и слушать, лукаво прикидываясь малоосведомленным.
Ланжерон же всё принимал за чистую монету (он вообще был горяч и крайне доверчив). Лицо его при вопросе князя Вяземского осветилось искренней радостью, и он тут же воскликнул:
– Почту за честь, дорогой князь. Но это отдельная история, отдельный, так сказать, сюжет. Вы согласны всё выслушать?
Вяземский одобрительно кивнул своей лысоватой, но хитрой головой, только топорщились зачёсанные на висках волосы. А Ланжерон, довольный, продолжал свой рассказ:
– Император Александр всё более поддавался влиянию Петра Долгорукова. Несмотря на присутствие в главной квартире опытного военачальника князя М. И. Кутузова, Александр отдавал предпочтение советам своего фаворита. Наблюдать это было неприятно и даже оскорбительно. Именно Долгорукова, несмотря на наличие и других кандидатур, выбрал император для ведения последних перед Аустерлицем переговоров. Молодой князь на аудиенции у Наполеона вёл себя вызывающе, нахально и высокомерно. Более того, именно легкомысленно-самоуверенное донесение князя, вернувшегося в главную квартиру, собственно, и вызвало решение союзников атаковать французов на другой день. После аустерлицкой катастрофы нападкам на князя не было конца. В Россию всё это не очень-то могло попасть, но в Европе циркулировало весьма активно. В иностранных газетах стали появляться статьи (выходили и отдельные брошюры), где резко осуждали Долгорукова и выставляли его виновником понесённого поражения. Но князь не хотел брать на себя ответственность за аустерлицкую катастрофу. С дозволения Александра и при его поощрении он выпустил две оправдательные записки: 1) Observations sur les rapports des gazettes, concernant les derniers `ev`enements dans la Moravie en D`ecembre 2) Lettre d'un officier russe sur les derniers 'evenements militaries en Moravie en D`ecembre 1805.Обе эти брошюрки, милейший князь, являются библиографической редкостью, но у меня они есть.
Произнося эти слова, граф Ланжерон самодовольно улыбнулся, а князь Вяземский ухмыльнулся в воротник – брошюрки Петра Долгорукова преспокойненько лежали вкабинете в его родовом имении Остафьево. Сумев стереть ухмылку с лица, он поднял голову и спросил:
– Хорошо, граф, со всем этим разобрались. Но мне вот что интересно: как вы в целом оцениваете личность князя Долгорукова? И чем можно объяснить его ослепительное возвышение?
– У меня есть следующие соображения, и соображения отнюдь не голословные, любезный Пётр Андреевич. Я видел, как император прибыл в действующую армию со своей свитой. Я видел, как вели себя они и как относились к ним. Александр всё время соперничал с Наполеоном и хотел представить себя, как крупного полководца. Любимцы ему беззастенчиво подыгрывали. Но армия фактически не приняла Александра-полководца. Приезд императора в армию не принёс никакой пользы, но причинил большой вред. Особенно вредно было то, что вместе с Александром на театр военных действий прибыли его любимцы. Будучи совершенно некомпетентными, они постоянно вмешивались в дела военного управления. Князь, это было совершенно ужасно и обещало весьма печальные последствия для России. Так, собственно, и произошло.