Забытые хоромы
Шрифт:
Чагин, видя свою новую неудачу с вопросом относительно Демпоновского, послушно взял себе сосиски и принялся тыкать в них вилкой, но странный тон Лыскова не понравился почему-то ему.
«Что же, он уже считает меня недостойным узнать о деле, что ли?» – невольно подумал он.
– Что, брат, вкусно? – продолжал между тем Лысков. – Ты погоди, ты никогда не едал настоящей немецкой кухни, вот попробуешь. Тут, брат, говядину с вареньем подают, зелень с колбасой… И все вот этакими маленькими кусочками…
«И что он все про еду говорит? – подумал опять Чагин. – Очень интересно мне
И вдруг он, как ему показалось, понял, почему ему не нравился разговор друга. Конечно, Лысков слишком рад свиданию с Фатьмой, вследствие чего ему и не хочется отпустить ее, хотя бы даже на минуту, и он счастлив, вполне счастлив. И вот это-то счастье и подействовало неприятно на Чагина. Хорошо Лыскову было радоваться и веселиться, когда та, которую он любил, была с ним теперь, и каково теперь ему, Чагину, сидеть и смотреть на их счастье и не знать, в каком положении дело, от которого зависит во многом его собственная судьба и любовь! Может быть, Лысков вовсе позабыл об этом деле и даже не старался о нем, увлеченный мечтами о своем счастье, и теперь не хочет говорить о Демпоновском просто потому, что ему не хочется думать ни о каких делах, ни о каких заботах и ему решительно безразлично, будут добыты бумаги или нет.
«Да, разумеется, – рассуждал Чагин, – ему безразлично. Вон он сосисками занят и рижским пирогом, а до остального ему и дела нет».
– Слушай, Лысков, – проговорил он вслух, – что же ты, однако, намерен делать? Я серьезно спрашиваю?
Лысков широко, добродушно улыбнулся и весело проговорил:
– А вот вернемся, Бог даст, в Петербург, тогда посмотрим. Венчаться будем в полковой церкви, ты ведь знаешь, между нами, – и он обернулся в сторону Фатьмы, – уже решено… Сейчас дадут шампанского, я велел… А пока мы устроим Фатьму у полкового командира. Он не откажет мне.
Фатьма, понявшая, в чем дело, покраснела опять и опустила глаза.
Чагину неловко было не разделить радости своего друга, но вместе с тем он боялся, что эта радость повредит делу и тогда не исполнится его собственное заветное желание.
– Я не об этом говорю, – поморщился он, – я тебя который уже раз спрашиваю о деле.
– Все, все будет в свое время! – ответил на этот раз Лысков, но этот ответ казался таким неопределенным, что вовсе не был успокоителен, а, напротив, еще более подтвердил догадки Чагина.
Принесли шампанское. Лысков налил бокалы, и они стали пить за будущее их благополучие, хотя по отношению к себе, по крайней мере, Чагин сильно сомневался в нем.
Глава, пока еще не понятная
Шампанское было выпито, когда в дверь комнаты, где сидели молодые люди, раздался стук, служивший обыкновенным условным знаком для разрешения войти.
– Войдите! – ответил Лысков по-немецки.
Дверь отворилась, и в комнату вошел русский купец, с бородою, в синем армяке нараспашку, из-под которого виднелась красная рубаха с запонкой. По всему было видно, что купец зажиточный.
Лысков оглядел его, подмигнул глазом и оглянулся на Чагина.
– Узнаешь? – спросил он его.
Чагин глядел во все глаза на купца, но узнать его решительно не мог.
– Нет, не узнаю, – ответил он.
– Странно, а это должен быть твой знакомый. Или в Петербурге не встречались?
Чагин много встречал купцов в Петербурге, но решительно ни одного из них не помнил и не мог признать знакомого в этом посетителе.
– Может быть… не знаю, – сказал он и, встав из-за стола, отошел к окну, удивляясь, зачем Лыскову в Риге понадобился петербургский купец.
«Денег у него занимать собирается, что ли?» – мелькнуло у него.
Фатьма тоже встала и отошла за Чагиным.
– Ну, что, как дела? – спросил у купца Лысков.
– Товар передан, – ответил тот густым басом.
– Передан? – протянул Лысков. – Когда?
– Сегодня.
– Сейчас только? Ты времени не упустил?
– Никак нет.
В голосе Лыскова слышалось беспокойство.
– А другой кто? – спросил он опять.
– Все тот же самый.
Чагина это бесило не на шутку.
– Да что ты, торговлю разве затеваешь? – не утерпел он, чтобы не спросить.
Лысков не ответил ему и обратился снова к купцу:
– Ты наверняка знаешь, что тот же самый?
– Наверняка.
– Ну, хорошо, ступай!
Купец вышел; Чагин слышал, по крайней мере, как скрипнула за ним дверь.
Он стоял, приложив лоб к стеклу окна и не хотел оборачиваться.
«Этакий огромный город, – думал он про Ригу, глядя в окно. – Кого тут найдешь?.. Знает ли Лысков, по крайней мере, где остановился Демпоновский? Дела какие-то затеял тоже… И надо же мне было сплоховать так, что я не могу серьезно потребовать от него объяснений, и не могу потому, что он сейчас может ткнуть, что два раза, мол-де, чуть не испортил, так и не суйся. Ну, хорошо, я смолчу, но только если и у него ничего не выйдет… разумеется, не выйдет… Где же найти тут?»
В это время он вдруг почувствовал, что стоявшая рядом с ним Фатьма крепко схватила его за руку и стиснула, как это может только сделать человек, боящийся упасть.
Он быстро оглянулся. Фатьма стояла вся бледная и свободной рукой указывала в окно.
Чагин глянул туда и увидел, что с противоположной стороны улицы переходил мостовую человек высокого роста, с осанистой, видной наружностью. Он высоко держал голову, так что отлично можно было разглядеть из окна его усатое, загорелое лицо.
– Это он… он, – прошептала Фатьма.
– Он? – переспросил голос Лыскова, подошедшего тоже к окну. – Слушай, Фатьма, – заговорил он быстро и впервые при Чагине обращаясь к Фатьме на «ты», – слушай, ты наверное не ошибаешься, что этот человек тот самый, который сделал тебе столько зла в твоей жизни; точно это он?
Ясно было по всему выражению Фатьмы, кого она увидела в окно.
Чагин, перед которым в последнее время прошло столько необыкновенных на первый взгляд событий, даже не удивился теперь этой новой случайной встрече. Напротив, при виде взволнованной Фатьмы он почему-то остался совершенно спокоен, как будто ждал и был предупрежден кем-то заранее, что все произойдет именно так.