Забытые острова
Шрифт:
Очень характерна фигура оленя: так изображен, будто животное заглядывает сверху с высокой скалы в глубокое ущелье. Грациозны козлики, бегущие в одном направлении, фигурка между ними непонятна, возможно, молодого козленка. Кто-то, основательно потрудившись, выбил козла. А этот олень был нарисован одним художником, а всадник, стреляющий в него из лука, — другим. Уж очень различны они по стилю и художественным достоинствам.
Рисунок рядом глубок и, судя по слабому загару, выбит сравнительно недавно. На нем всадник преследует какое-то непонятное животное, возможно волка. У двух фигурок оленей рога исполнены в несколько
Последний рисунок также загадочен: рядом со стилизованным изображением скачущего козла рисунок другого козла, весь усеянный следами ударов острым предметом. Он явно служил мишенью. Рисунки-мишени я находил и прежде. Но почему именно только один рисунок послужил для этой цели?
Как всегда, при изучении наскальных рисунков множество вопросов остается без ответа.
После похода по скалам в ущелье нашлось отличное тенистое местечко, и я обрадовался возможности передохнуть от жары. Но как ни хорошо возле ручья, интересно узнать, что творится вокруг. Вскоре отправляюсь к холмам, поросшим шиповником и мелкими кустиками таволги. Здесь неожиданно для себя встретил паука аргиопа брюенхи. В последнее время он стал очень редким, не в пример своему родичу, другому пауку — дольчатой аргиопа лобата. Пауки сидели на своих аккуратно сплетенных круговых тенетах, поджидая добычу. Устроились они неплохо: каждый занял небольшое свободное пространство между кустиками, загородив его своей ловушкой. Кое-кто из них удачно поохотился, судя по большому, раздувшемуся от обильного питания брюшку. Тут же, в тени между кустиков, тихо летали две стрекозы-стрелки. Иногда они садились на кустики, отдыхали. Я успел заметить, что у одной из них был хорошо разработанный между кустиками маршрут. Но, подлетая к тенетам, стрелка каждый раз осторожно, едва не касаясь нитей, обходила их вокруг. Поведение стрелки меня поразило. Откуда она знала, что паутинные нити опасны, что их хозяин-хищник непременно воспользуется застрявшей в ловушке добычей? Может быть, она уже попадала в сети паука и благополучно вырывалась из них? Или в ее инстинкте издавна запрограммирован опыт предков и понимание опасности, которую представляют эти красивые круги из тонких нитей? Трудно ответить на эти вопросы!
Хорошее нам встретилось ущелье: с наскальными рисунками, шмелями-тружениками и ловкими стрекозами-стрелками…
И опять перед нами дорога.
Утром Николай любит посвященнодействовать над приготовлением завтрака. Он должен быть, по его мнению, обильным и сытым, варить же овсяную кашу никому не разрешает. В обеденное время он, как всегда, заранее заявляет о пропавшем курсаке (т. е. желудке), а под вечер, если запаздываем с устройством бивака, несколько раз напоминает о предстоящем ужине. В какой-то мере я этому рад. В долгом путешествии твердый распорядок дня — непременное условие походной жизни. Вот и сейчас пора устраиваться на обед, но вокруг посевы да пастбища — негде остановиться. Наконец в стороне вижу глубокий лог среди поля еще не скошенной пшеницы, целы травы и цветы. Здесь мы и решили заночевать.
Вблизи бивака на крохотных злаках стали созревать зерна. К ним наведываются черные муравьи-жнецы, будто проверяя, не пора ли приниматься за уборку урожая. Медлить опасно: муравейников много, а урожай трав в это лето неважный. К тому же прозеваешь уборку — зерно упадет на землю, занесет его пылью, не найдешь. Вскоре разведка донесла: созрел урожай. И сразу наступило необычное оживление. Из-под земли муравьи-жнецы растеклись колоннами во все стороны и — пошла заготовка. Еще бы, страда!
В большом старом муравейнике работа идет споро: одни муравьи, а их большинство,
Всюду происходит спешная работа трудолюбивого народца. Но в одном муравейнике особые обычаи. Он молодой, холмик земли вокруг входа совсем маленький. Муравьи снимают урожай, но не занимаются лущением оболочек. Они живут по своим законам.
Необычный муравейник заинтересовал. Что за отступление от общих правил?
На следующий день урожай зерен с приземистых диких злаков уже собран, зерна на других растениях еще не созрели. Муравьи успокоились, забрались в подземные жилища, отдыхают, ждут очередной страды. Только не в маленьком муравейничке. Здесь сейчас все заняты лущением зерна. Ежеминутно наверх выбегают рабочие с шелухой в челюстях, относят ее в сторону и — обратно в подземелье.
Так вот почему жители этого молодого поселения вели себя не так, как все! У них каждый труженик на счету, надо было немедля и как можно больше собрать зерен, выдержать соревнование с другими. Ведь семья растет, в каждой камере масса новорожденных личинок. И всех надо кормить. К тому же, может быть, в этом обществе просто еще не развилась как следует специализация его жителей, все универсалы: сперва занимаются одним делом, а потом — другим.
Как бы там ни было, молодой муравейничек выгадал, собрал больше урожая и вроде бы по сравнению с другими оказался хитрее.
Далеко позади остался Балхаш, Алакульская низменность, горы с ущельем неуемных шмелей-тружеников, долгая дорога с многочисленными поселениями и сельскохозяйственными угодьями. Проехали город Талдыкурган. Скоро конец нашего пути. Вот и последняя наша стоянка — небольшой хребтик Архарлы. Отсюда до города совсем недалеко, около полутораста километров. За синей полоской Капчагайского водохранилища уже виден Заилийский Алатау и там, где должна быть Алма-Ата, — темная полоска дыма.
Горы Архарлы будто небольшая перемычка между тянущимся с востока на запад хребтом Чулак, с одной стороны, и параллельным с ним хребтом Малайсары — с другой. За этим хребтиком к западу начинается возвышенное плоскогорье, которое тянется до Джунгарского Алатау. Когда-то давно в этих горах, по-видимому, было много горных баранов-архаров. От них и осталось название, сохранившееся до наших дней. Сейчас здесь никаких архаров нет и в помине: хребет пересекает асфальтированная трасса, с обеих сторон к нему подошли сельскохозяйственные угодья. Но он по-прежнему очень живописен. Красивы его причудливые скалы с многочисленными нишами выветривания, узкие долинки между холмами, поросшие таволгой и шиповником, высокие скалы, местами выглядывающие на вершинах и в ущельях. Здесь сохранился один чудесный уголок природы, неторная дорога идет туда мимо большой красной скалы, из-под которой выбивается родничок, затем взбирается на очень крутую гору, которую осилить может далеко не всякая машина. А за нею открывается пологое, с небольшим ручейком ущелье, поросшее травами, разукрашенное цветами. Здесь раздолье насекомым, иногда по склонам кричат чудом уцелевшие от любителей пострелять кеклики.
В самом начале ущелья нас встречают могучие заросли татарника, к которым не подступишься — весь исколешься. Татарник еще не расцвел, но его соцветия уже набухли, вот-вот раскроются зеленые чешуйки и выглянут из-под них лиловые лепестки. Яркой окраской, скромным запахом и сладким нектаром они привлекают к себе многих насекомых. А потом цветы побуреют и превратятся в непривлекательные колючие семена. Они очень крепко, иногда целыми гроздьями, цепляются за одежду, а уж выдрать их из шерсти собаки, гривы и хвоста лошади — мучение.
Сейчас, когда татарник еще не красуется цветами, насекомым, казалось, нечего к нему стремиться. Поэтому я не стал к нему присматриваться. И ошибся. На растении оказалось целое сборище шестиногой братии: все заняты, у всех дело к этому непривлекательному сорняку.
По светло-зеленым стволикам между острыми иголками-колючками тянутся вереницы муравьев-тетрамориумов. Вниз спускаются муравьи отяжелевшие, с раздутыми брюшками, вверх — налегке, поджарые. Неужели на растении завелись тли и их усердно доят муравьи?