Забытые острова

Мариковский Павел Иустинович

Едва позавтракав, я перехожу от ферулы к феруле. Вот паучок-скакунчик забрался в чашечку и сидит в ожидании добычи. Другой обвил себя со всех сторон нежной тканью, линяет. Кто-то из пауков закончил эту трудную операцию и покинул убежище, оставив шелковый домик. Но больше всех уховерток.

Они всегда путешествуют компаниями и уж если займут ферулу, то битком набьются в ее пазухи: в них и безопасно, и солнце не печет, и, главное, влажно, не сушит воздух пустыни.

Каждый раз, как только я открываю убежище уховерток, они приходят в величайшее возбуждение и, грозно размахивая клешнями, в волнении и спешке разбегаются во все стороны. А когда ферулы завянут, уховертки переселятся под камни и начнут выводить потомство.

В пазухах листьев нахожу больших зеленых, с белой каемкой по бокам,

гусениц. Многие из них больны, покрылись ржавыми пятнами, а некоторые погибли, сморщились. Неужели гусеницы устраиваются сюда только на время болезни? Ведь кое-кто из них, выздоровев, покинул укрытие, оставив после себя серые комочки испражнений.

Забрались сюда крошечные муравьи-пигмеи, оживленно снуют, что-то ищут, к чему-то присматриваются. Они не едят ткани растения, не сосут из него влагу, не собираются здесь устраивать жилище. Оно у них — в земле, отличное, старое, с многочисленными камерами и сложными лабиринтами-ходами. Что им тут надо? Загадка муравьев не дает покоя. Но вот наконец найден ответ. Большой отряд крошечных подземных жителей переселил сюда своих кормилиц — больших черно-коричневых, головастых, с длинными хвостиками цикадок, живущих на корнях растений. Видимо, им нужен новый корм или пришла пора брачных свиданий. Но как муравьи-лилипутики перегнали сюда свою скотинушку? Наверное, с помощью каких-то особенных приемов. Цикадки — все их достояние. От них зависит благополучие муравьиной семьи. Когда я раскрыл убежище, наполненное ими, маленькие труженики, растерянные и беспомощные, в величайшем беспокойстве заметались.

Жизнь ферулы скоротечна. Она, такая большая, выросла совсем недавно, и пройдет еще немного времени, когда от растения останутся одни сухие палочки, которые ветер разметет по пустыне. Припекает солнце. Поднимается легкий ветер и раскачивает растения. От ферулы начинает исходить тонкий и нежный аромат. По запаху к ее цветам мчатся со всех сторон многочисленные насекомые, жадно льнут к нектарникам, расхватывают желтую пыльцу. Они тоже, как и ферула, очень торопятся все успеть за короткую весну.

Анрахай нас задерживает. Я чувствую, что горы меня скоро не выпустят и наш план продвижения к Балхашу нарушается. Едва только отъехали, как на пути встретилось опять ущелье, склоны которого сверкают загоревшими камнями. Здесь должны быть рисунки. Как их пропустить! Быть может, не скоро здесь придется побывать, может, и недолго они будут красоваться на скалах — погибнут в фундаменте какого-нибудь здания. Я снова с карандашом и бумагой осторожно вышагиваю по острым камням, останавливаюсь подолгу на месте находок, к великому неудовольствию своего четвероногого спутника, для которого немые камни совсем не интересны, а от хозяина отходить далеко строго запрещено.

Кажется, быть большому улову в этом ущелье: камни черны от загара, ровны и тянутся на большое расстояние. Вот первая находка в самом низу: крошечный козлик и знак-тамга — круг с крестиком. Таким же знаком в Древней Греции обозначался женский пол. До сих пор этот знак принят в зоологии и обозначает самку. Здесь это, видимо, случайное совпадение. Потом вижу изображение козла, верблюда.

Осторожно подбираюсь через завалы камней к большой скале с ровной поверхностью — и замираю от неожиданности. Передо мной большое, очень похожее изображение слона с поднятым хоботом. А ниже его козлик, всадник, человек, раскинувший в стороны руки. Слон здесь не обитал, но мог появиться с караванами из далекой Индии. Или, быть может, его нарисовал чужеземец, прибывший из этой страны, или даже абориген, побывавший в ней. Два человека стоят друг против друга, подняли кверху руки, как будто в угрожающей позе: наверное, дерутся. Другие два — тоже в подобной позе. Что это: драка или кулачный поединок, прообраз современного бокса?

Рисункам нет конца, они так выбиты, что заметны со дна ущелья. Представляю, как четко виднелись они, когда были свежими, почти белыми. Вот человек в широкополой шляпе ведет на поводу маленького верблюжонка, мчится козлик, слегка сгорбившийся тур вытянул вперед голову с длинными рогами. Вдруг целая серия знаков. Что они обозначают? Народы, обитавшие на территории современного Казахстана, не оставили после себя никаких следов письменности. Может быть, в каждом знаке заложен особый смысл? Или это просто родовые знаки? Козлик смотрит вниз, лошадь, грациозная фигурка козла, будто остановившегося на полном скаку. Изображений козлов очень много. Они всюду, и я зарисовываю лишь наиболее интересные из них.

Встретилось очень неплохое изображение тура, у него могучее тело, сильные, характерно изогнутые рога. Четыре подряд нанесенных на камень крестика, наверное, тоже не случайны и что-то обозначают. Уж не существование ли одной из ветвей христианской религии — несторианства, которое было широко распространено в Азии?

Здесь много непонятных знаков. Наверное, такие рисунки, как вот этот, на котором козел с двумя головами и сросшимися рогами, вызывали в свое время улыбку простодушного дикаря. Подобные рисунки с оттенком комизма мне встречались не раз, подтверждая, что на скалах древние художники запечатлевали свои творения не только ритуального и мистического значения, но и юмористического. А вот горизонтальная восьмерка — наверное, родовая тамга.

Но вот, кажется, закончен осмотр ущелья, и я с облегчением вздыхаю: теперь можно возвращаться к биваку. Но за маленьким поворотом открывается громадная скала, и, хотя до нее далеко, глаза различают неясные очертания наскальных гравировок. Снова перебираюсь через ущелье, поднимаюсь кверху. Кажется, мои усилия не потрачены попусту. Здесь целая панорама рисунков. Рядом с могучей фигурой лошади — козлики и типичная фигура тигра. Впрочем, может быть, это и барс.

Перевожу взгляд на скалу, исписанную рисунками настолько, что на ней нет свободного места. Здесь и козел, и тур, и барс или тигр. Обращают на себя внимание тщательно выписанные фигурки людей в длинных одеждах с поднятыми над головами руками. По-видимому, это ритуальные позы. Прежде мне такие не встречались, они характерны именно для гор Анрахая. Многие рисунки забиты настолько, что от них остались лишь неясные пятна. Видимо, им придавалось какое-то особенное значение, если кто-то, обеспокоенный, опасаясь их магического действия, занимался тщательным уничтожением.

На другой панораме те же фигурки людей с поднятыми кверху руками: одна из них, без сомнения, женщина. Очень значительны изображения стреноженных лошадей. Что это: прирученная лошадь или, быть может, лошадь приманочная, к которой могли подойти лошади дикие, попав под убойный выстрел затаившегося охотника? Тщательно выписанный круг сплошной выбивки не приходилось встречать ранее. Может, это солнце или луна, игравшие в мировоззрении древних народов большую роль. Но ниже среди неясных знаков и полуразрушенных рисунков я вижу такой же круг, но с хвостиком, делающим рисунок похожим на изображение яблока. Когда-то в ущельях Анрахая росли яблони.

В горах Чулак, сходных с горами Анрахай, на правобережье Или, километрах в четырехстах отсюда, кое-где еще сохранились дикие и сильно угнетенные яблоньки. Возможно, постепенно их уничтожили животноводы во время зимовок. О когда-то более богатой растительности гор говорят и отдельные чахлые деревца боярки и железного дерева.

Голодающая фаланга

В начале путешествия нашли фалангу, засадили в маленький проволочный садок и забыли о ней.

Вечером я вспомнил о фаланге. Она, еще живая, но совсем вялая, едва двигалась. Тогда я налил в садочек немного воды. Как оживилась наша пленница, как обрадовалась живительной влаге, засунула в нее голову, задвигала своими острыми челюстями! Долго фаланга пила воду. Не подозревал я, что жительница сухой пустыни окажется таким водохлебом. Но есть отказалась. Ни гусеницы-пяденицы, ни молоденькие кобылочки ее не прельстили, хотя к каждому нашему приношению она относилась с должным вниманием — хватала ногами, слегка покусывала челюстями.