Забытые смертью
Шрифт:
— Тарас? А при чем здесь он? Кто такой, чтобы крутил распределениями? — не поверил тогда Володька.
— Он мне на вечере сказал, что сорвет свадьбу. И поплачу не раз. А когда поумнею, пойму, кому нужно отдавать предпочтение в жизни — красивому или умному.
— Что он имел в виду? Уж не себя ли?
— Конечно! Кого же еще?
— Его ума только и хватило в сторожах пять лет ходить, — отмахнулся Володька.
— Я не хочу в глушь! Я не смогу там жить! Слышишь? Помоги! Себе и мне, ведь разлучают нас!
Володька ходил по всем инстанциям. Его и слушать не хотели. Отвечали грубо или равнодушно. Мол, предоставился случай проверить чувства временем… Другие, смеясь, говорили: мол, если всех твоих невест оставлять в городе — в деревне работать будет некому.
Усталый, разбитый, возвращался он в общежитие и на улице лицом к лицу столкнулся с Зиной. Недавняя однокурсница, заметив состояние Володьки, на правах друга поинтересовалась, как дела у него. Узнав, в чем беда, сказала:
— Ты просто не знал, что отец Тараса работает в обкоме. Да, да! Он и позаботился об Аленкином распределении. Не иначе! Но доказать ты ничего не сможешь. А и выяснись, он будет прав. В деревне тоже работать кому-то надо. Не вы первые. Расписанных, случается, по разным городам разгоняют.
— Что же делать мне теперь?
— Есть несколько вариантов. Первый. Расписаться. Ускорить появление ребенка. И тогда никто не станет держать Аленку в деревне. Отпустят, — рассмеялась Зинка. И, хохоча, продолжила: — Только, понимаешь, Вовчик, твоя Аленка на это не пойдет.
— Это почему?
— Пошли, в сторону отойдем. А то стоим здесь, посередине дороги, — взяла его под руку и продолжила: — Она не станет твоей, если ей придется ехать в деревню. Жаль мне тебя, но нынешние твои неприятности ничто в сравнении с предстоящими. Мне так кажется. Кстати, узнай, куда Тараса распределили. Уверена, он при обкоме будет. Где-нибудь в сельхозотделе. Проверяющим. И чаще всего будет навещать Аленку
Володьке от таких предположений стало не по себе.
— Не надрывайся, предоставь судьбе. Коль твоя она — дождется. А если не суждено, хоть лопни, все равно ничего не получится.
Володька пришел к Аленке усталый, измученный.
— Есть у нас с тобой один выход — расписаться, а едва забеременеешь, отпустят тебя из деревни. И тогда мы не три, а всего полгода в разлуке поживем. Но на это твое согласие надо, — предложил он тихо.
— С ума сошел! Меня беременную в деревню? Одну? Мало мне одного горя? Не ищи дурней себя! — вспыхнув, Аленка оттолкнула Володьку.
— Что ты предложишь? — спросил он удивленно.
Аленка молчала долго. Она думала.
— С отцом посоветуюсь. Что он скажет, — ответила примирительно девушка.
Володька решил поехать к Михаилу Ивановичу вместе с Аленкой.
— Ничего не получается. Ну хоть тресни! К себе в колхоз и то забрать не дают. Рогами уперлись. Слышать ни о чем не хотят. Говорят, заберешь через три года. А теперь пусть едет…
Услышав о предложении Володьки, посуровел. И сказал, как обрубил:
— Этого уже я не позволю! Чтобы мою дочь, беременную, бросить в чужом селе одну? А ты — в городе? Неизвестно с кем и где!
Прохоренко тогда обиделся:
— Пять лет мы вместе! Откуда эти сомнения? Где причина?
— Ну, знаешь, я сам мужик! Пока жена рядом, ни на кого не оглядываюсь. А чуть поехал в командировку — и уже совсем иное… Так у меня, заметь, и возраст другой. И работа, семья, дом. Ну, а тебя она где искать будет? За час многое может измениться. А уж полгода для молодых — вечность…
— Что же делать? — выдохнула Аленка.
— Придется тебе ехать. Пока… Ну, а я тем временем попробую кое-что предпринять, — пообещал Михаил Иванович.
Аленка проплакала весь день перед отъездом. О росписи и свадьбе слышать не хотела. Володька обещал навещать ее при первой же возможности.
Она уехала ранним утром. На поезде. Вечером ее должен был встретить на станции колхозный почтальон, приезжавший на телеге в райцентр за почтой и хлебом.
Аленка, узнав эту подробность, голову уронила.
Едва поезд скрылся из вида, Владимир пошел в общежитие. Ему тоже предстояли сборы в дорогу
Перед отъездом на работу Прохоренко решил навестить своих. Узнав о неудаче с распределением, отец сказал сразу:
— Оно, может, все к лучшему.
И только мать опечалилась:
Первая любовь. Ее, сынок, до конца жизни помнить будешь. Постарайся не упустить.
В Киеве Володька освоился быстро. Работал вместе с группой архитекторов города. Порою допоздна обсуждали проекты новых районов — оформление улиц, домов.
Как оригинальнее оформить Дворец молодежи, спортивный комплекс, школу? Володя постоянно искал новые решения.
Днями, случалось, редко вспоминал об Аленке. Но едва оставался один — не находил себе места.
Первое письмо ей он отправил, едва определившись на новом месте. А через неделю ответ получил.
Аленка писала, что попала она не просто в глушь, а в дремучесть. Что в деревне, кроме нее, нет никого с высшим образованием. А до нее самым грамотным человеком считался фельдшер, закончивший училище.
«Посевных площадей здесь больше, чем в колхозе отца, вдвое. А работать некому. Все старики да старухи. Молодые — в городах… Если и есть десяток мужиков, кому пятидесяти нет, так и те пьют беспросветно. Их председатель пинком на работу гонит. И матерится при этом по-черному. Да и что с него взять? Семь классов закончил еще до войны. Пишет неграмотно. Говорит коряво, с ругательствами. И мне советует тому подучиться», — писала Аленка.
В коротком ответе он обещал ей приехать при первой возможности.