Забытые в небе
Шрифт:
– В самом деле… – Егор покачал головой. – Вы что, не могли потренироваться сначала на маршрутах попроще? К примеру, до Пионерского слетали бы, там есть подходящие площадки для приземления.
Пионерским называли большую фермерскую общину на территории парка Центрального Дворца Пионеров.
– До Пионерского не круто. – возразил высокий, широкоплечий, налысо бритый парень. – Что за дистанция, меньше километра! Это любой лох сможет…
И покосился на Егора. С некоторых пор его авторитет в среде любителей опасных приключений пребывал на недосягаемой
– Да мы тренировались… – уныло добавил второй, тощий, с узким, прыщавым лицом и сальными сосульками волос. – В марте даже до Лужников долетели.
– Долетели? Так Майя была не одна?
– Да, я тоже с ней полетел. Мы и на этот раз собирались вдвоём. Так безопаснее, да и вообще…
Егор посмотрел на парня с невольным уважением – уж очень его невзрачный облик не вязался с подобным экстримом.
– И что помешало?
Тощий замялся.
– Так у него параплан отняли. – объяснил со злорадной усмешечкой дылда. – Майке-то что, запихала крыло в рюкзак – и в реку прямо с парапета, вплавь, на другую сторону. А этого фермеры поймали и сдали скитникам.
– И как?..
Вместе ответа дылда гыгыкнул. Прыщавый насупился.
– Монахи заперли его в подвал на предмет покаяния. объяснила Татьяна. – И продержали там больше недели. А напоследок – всыпали розог при скоплении фермеров.
– Да что розги! – закричал вдруг прыщавый. – Эти гады крыло сожгли! Понимаете? Отобрали и сожгли, а я с ним почти полгода возился – выкраивал, шил…
На глазах у него выступили злые слёзы.
– А кроме крыла, что-нибудь ещё отняли? – тихонько спросила Татьяна. Она, похоже, сочувствовала прыщавому.
– Движок. Первый, опытный экземпляр, только-только прислали из Швейцарии. Майка в тот раз просто так полетела, ну а я с пропеллером.
– Прямо Карлсон. – усмехнулась Татьяна. Дылда обидно заржал.
– Ладно-ладно, не обижайся, рассказывай дальше!
– Чего рассказывать-то? – прыщавый насупился ещё сильнее Майка потому так мало и протянула, что была без движка. Над рекой воздух холодный – не смогла поймать восходящий поток и села на набережной. Я, как увидел, что она пошла вниз, тоже стал искать место для посадки. Ну и нашёл, на свою голову…
– На свою задницу! – хохотнул дылда. – Похоже, сочувствия к пострадавшему товарищу он не испытывал. – Он лужниковцам на огороды хлопнулся – курей распугал, поломал теплицы, помидоры подавил. Мужики озлились, и поволокли его в скит, разбираться.
– Молодец отец Андроник. Жаль, эту дуру вместе с ним не изловили – глядишь, и поумнела бы.
Егор был знаком с настоятелем Новодевичьего Скита – лечил там помятые рёбра после памятного визита к друидам.
– Вас бы туда… – прыщавый чуть не плакал. – Сволочи, мракобесы, изуверы в рясах!
Егор сделал примирительный жест.
– Ладно, мы тебе сочувствуем, и всё такое. А сейчас – давай к делу, а?
Он сдвинул в сторону стопку журналов и выложил на стол карту.
– Уточните, как она летела, и где вы в последний раз её видели?..
В коридоре раздались
– Что за… японский городовой?
В коридоре имело место толковище – из тех, что возникают обычно после пьяной стычки и, либо быстро заканчиваются не менее пьяным примирением, либо вспыхивают новым мордобоем, уже в расширенном, за счёт подтянувшихся зрителей, составе. От второго варианта удерживало немаловажное обстоятельство в виде Яцека— Обреза. Он со скучающим видом стоял между конфликтующими сторонами, положив любимое оружие на плечо – ствол курился сизым дымком, остро, свежо воняло порохом. Из пулевой выщербины в потолке на голову (поляк был без рогатырки и кителя-фельдграу), сыпалось цементное крошево.
За спиной у Яцека расположилась скульптурная группа «Раненый герой на поле боя». Командир «партизан», в расхристанной гимнастёрке, со спущенными с плеч подтяжками, поддерживал в полусидячем положении чернявого Мессера. Боец выглядел жалко – бледный, то ли от страха, то ли от контузии, бессмысленно дёргал руками, на разбитых губах выступила кровь. Знаменитая финка валялась рядом.
Ещё двое партизан, растопырив руки, сдерживали толпу из двух десятков невнятно вопящих студентов. Среди них выделялся здоровенный парень в кожаной безрукавке, с предплечьями, перевитыми татуировками в виде лент и древесных стеблей. В правой руке у парня опасно блестела сталь.
– Из Сетуньского Стана… – пискнула из-за плеча Татьяна. – Я его знаю: нормальный парень, раньше тоже был студентом. Он часто тусуется в ГЗ – девушка у него тут…
Сетунец, поддавшись увещеваниям Мехвода, что-то недовольно пробурчал и спрятал в свисающие с пояса ножны длинный кинжал-бебут.
«…не с тем Мессер связался, ох, не с тем…»
Увидав Егора, командир «партизан» приветственно помахал рукой. Оставшись без поддержки, Мессер, всхлипывая, сполз на пол.
Толпа, то ли впечатлившись запахом пороха, то ли следуя примеру предводителя, потихоньку рассасывалась. Чекист с Сапёром подхватили пострадавшего под локти и шустро поволокли по лестнице вниз, на пятый этаж. Мессер мычал, мотал головой и пытался кое-как перебирать ногами. Егор подобрал финку, взял Татьяну за руку и двинулся следом за ними. Прикрывал отступление Яцек, лениво поигрывающий обрезом.
– Этот придурок, как увидел татуировки, сразу стал бычить: «Мы, мол, таких как пачками валили!». – объяснял Чекист. – Я уж и так, и эдак – нет, никак не умолкает! Сетунец слушал-слушал, а как понял, что его принимают за чернобожца – озверел и заехал со всей своей широкой души в рыло. Мессер, натурально, за нож – а его табуретом с размаху по черепу. Хорошо хоть, хлипким оказался…
– Череп?
– Табурет.
Егор посмотрел на Мессера. Тот свешивался со стула, слабо постанывая. Татьяна суетилась рядом с бинтами и склянкой, остро пахнущей травами.