Забытый мир
Шрифт:
"А ведь мужик тоже замёрз. Наверное, сдох от холода. Ещё одна нелепая смерть. Наверное, тот француз будет на первом месте, а этот – на втором, – эта мысль заставила его напрячь голову, чтобы осознать происходящее. – Потому что нужно было костёр поддерживать, а не напиваться и валиться на холодную землю без сознания!".
Внезапно он заметил, что вокруг начали падать с небес, будто вестники ангелов, снежинки. Они кружились вокруг, создавая ощущение покоя и ещё большей тишины.
"Вроде ещё рано для снега", – подумалось Павлу. Он машинально протянул
Однако сознание наконец-то снова угнездилось в мозгу, и он со страхом вскочил, едва не рухнув снова из-за одеревеневших ног.
Он принялся судорожно оглядываться, уже примерно осознавая, что увидит. И вокруг действительно валялись трупы тех людей, которых он снова не узнал, так как разговаривал только с одним из небольшого отряда.
Его знакомый лежал рядом с таким изумлённым видом, будто только что поверил, что Павел опять воскрес. Всё-таки он ведь на самом деле замёрз ночью насмерть. Потому что вокруг царил неестественный холод, будто весь этот лес запихнули в ледник. Или в сугроб.
Ему сразу вспомнился жуткий сон. И Павел принялся бродить, шатаясь, между деревьями и мёртвыми телами, пытаясь найти хоть кого-то живого. Он тряс их за грудки, пытался отыскать пульс, умолял проснуться. Кричал, что всё это – дурацкий розыгрыш. И что ему совсем даже не смешно! А очень даже жутко!
Снег постепенно становился гуще, а из его рта при дыхании стал исходить пар. Тело, которое так и не отогрелось, вновь начало замерзать.
– Пожалуйста, пусть хоть кто-то будет живым! Мне одному так плохо, так страшно, – шепнул он, без сил падая на колени в начавший образовываться сугроб. – Я больше так не могу! Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что. Теряя при этом всех тех, с кем я только успел познакомиться. И заодно теряя себя. Лучше уж смерть, чем такое жалкое, убогое существование!
Он ощущал, как слёзы медленно текут из глаз, замерзая на щеках. И, как ему казалось, превращая его глаза в стекляшки. Он достал свой кинжал и начал машинально ковырять снег, розовый от крови. Лишь пару минут назад он осознал, что кто-то застрелил всех спящих. И только ему удалось погибнуть во сне. И остаться без дырок в теле. Впрочем, предыдущая сквозная рана всё равно куда-то делась…
Пальцы побелели и почти не гнулись, он едва не уронил кинжал. А затем ладонь едва не примёрзла к рукояти.
Диск белого солнца, встающий из-за горизонта, казался вспышкой далёкого взрыва.
– Куда бы я не шёл, все вокруг меня умирают. Но это не я виноват, а эта дурацкая война. Все войны дурацкие, лучше бы взрослые мужчины, как мальчики, продолжали играть в солдатиков, чем уничтожать людей, как противников в играх, – вслух размышлял он, продолжая стоять на коленях на мёрзлой земле, ощущая, что постепенно превращается в снеговика.
– Наверное, Смерть преследует меня. Именно так. И почему-то не в состоянии убить меня, она охотится на тех, кто оказывается рядом со мной.
Ему представилось, что он теперь один на всей планете, которую залила кровь, как глобус в его сне. И что в живых остался только он. Окружённый мертвенным, холодным, звенящем в ушах одиночеством.
– Всё, что я не делаю, всё впустую! Слышишь, папа, у меня не получается добраться до тебя. Я лишь сею семена гибели, но не могу добраться до спасительного убежища. Потому что меня никто не хочет спасать. И я тут один, совсем один!
Через некоторое время, придя в себя и встав с колен не без усилий – на какой-то миг ему даже показалось, что придётся оторвать ноги и оставить их тут – примороженными к земле, он снял одежду с одного из офицеров не ощущая ни малейшего угрызения совести.
Шинель, светлая форма и сапоги – всё отлично сидело на нём, будто было сшито по его меркам. И даже капли крови не портили внешний вид. К тому же ему стало намного теплее.
– Помнишь, папа, ты не хотел, чтобы я вступал в армию. Но сейчас тебя нет рядом, и ты мне совершенно ничего не сможешь запретить. Ты далеко от меня. И, несмотря на то, что в отличие от матушки, ты живой, вы оба сейчас недостижимы, будто небеса. А я в новой форме, почти в армии… Хотя некому было принять у меня присягу.
Положив кинжал обратно в ножны, он нагнулся и подобрал непонятно кому принадлежащий короткий пистолет. Шестизарядный кольт, такой новенький, что было страшно даже его касаться.
Задумавшись, он поднёс дуло заряженного пистолета к виску: – Ну, что, с Богом? Точнее, к Богу? Но меня вряд ли туда примут, – он поднял взор к небесам, серым и скучным. – Да и неизвестно, удастся ли мне погибнуть на этот раз. Но вдруг получится, если сделать это самому? Не попробуешь, не узнаешь, не так ли?
Он задумался, застыв с пистолетом возле виска.
– Нет, я не хочу, – он бессильно опустил руку. – Дохнуть так глупо. Ведь у меня же есть цель: добраться до Будапешта и отыскать там отца. Но, наверное, проще рассчитывать на попадание в рай.
Он спрятал пистолет в кобуру, которую тоже с кого-то снял.
Немного пройдясь, он увидел полуразрушенную церковь и старинное деревенское кладбище.
– Где-то тут должна быть лопата, ну, хоть одна! – сам себе говорил он, стараясь бодро шагать с видом: "Да всё в порядке, ничего не случилось".
Не то, чтобы где-то тут были зрители… Он надеялся, что никто за ним не следил. Но Павлик старался для себя.
– А если я найду лопату, то могу вернуться и похоронить… Хоть кого-нибудь. Хотя бы того солдатика, который меня развлекал.
Возможно, этим я заслужу всамделишную христианскую смерть. И смогу очутиться на небесах, – он задрал голову, но сумел увидеть только бесконечный снег, который ткался между небом и землёй, словно гигантский саван.
Он шёл по кровавому полю, пытаясь осознать, почему заснул так крепко, что пропустил битву и звуки выстрелов. Это если был бой, а не его случайных соратников застрелили по-тихому, во сне. Не то, чтобы он хорошо разбирался в сражениях, но точно знал, что в любом отряде оставляют кого-то на часах, чтобы враг не застал врасплох.