Забытый - Москва
Шрифт:
– Хха!
– Марья скривилась так, что левый зрачок ее уехал вовсе куда-то в угол глаза.
– Вот и вся любовь. Завтра, да потом. А потом ищи тебя, как ветра в поле. Ладно уж, обойдусь. По бедности вашей.
– Что?!!
– князь взревел как медведь и взвился, словно ему шило воткнули в задницу. И эта стерва тоже упрекала его в бедности! Но Марья ничуть не испугалась:
– Слуга твой малохольный шкуру вон, и ту утром уволок. А уж грамота...
– Что?!!!
– еще громче рявкнул князь. Марья дернула плечом и исчезла.
– Тимоха!
– Олег гаркнул
– Ты зачем, поганец, шкуру уволок?! Как ты князя посмел позорить, мерзавец! Убью!!!
– и отшвырнул его к стене. Лавка подсекла Тимоху под коленки, он упал на нее, больно и громко стукнувшись затылком об стену. Скривился плаксиво, заканючил:
– Ну что ты, князь, я ж как обычно... я ж не успел, когда ты... откуда ж мне было знать?..
Но князь его не слышал, а продолжал орать как глухому:
– Пергамент давай! Перо, чернила! Мигом, стервец! Пришибу!
Тимоха стрелой вылетел из горницы и уже через минуту положил перед князем все требуемое.
– Шкуру отдай! Ноги выдерну!
– князь начал писать.
– Хозяйку найди, узнай, как мужа ее зовут. Сюда приведи. Хоть силой!
– Я это, князь, сей миг...
– Тимоха переступил с ноги на ногу, но не ушел.
– Что еще?!
– Там это... Дозорные наши всадников каких-то видели. С Окской стороны.
– Ну и?..
– Ну кинулись, а те ускакали.
– Куда?
– Назад, на север.
– Брысь!
– Тимоха исчез.
"Секут, далеко ли я ушел. Все правильно. А может - войско? От самого Бежецка? Нет, дозоры. Князю теперь доводят, где я и что я. Ладно, скоро я сам к вам обернусь. Там и поглядим".
Непривычное занятие заставляло сосредоточиться, успокаивало. Дважды забегал Тимоха с нужными сведениями и с жалобами, что хозяйка к князю идти не желает. Олег дописал грамоту, продел нитку, начал разогревать на свече сургуч. Тимоха втащил за руку упирающуюся Марью:
– Вот, князь. Добром идти никак не хотела.
– Оставь нас. Узнай, все ли готово. Выступаем.
Тимоха исчез. Марья стояла потупившись, чуть вполоборота, грудь ее торчала гордо и вызывающе. Олег встал, подошел:
– Крепко ты меня обидела. Маша. Был бы кто другой, голову бы, наверное, снес. Держи вот, грамота мужу твоему. Васильем его зовут? Правильно я написал? (Марья кивнула.) Не скуп я, не серчай. Думал, вернусь с подарком, жарче обнимешь, а ты...
Марья развернула грамоту, всмотрелась, улыбнулась. И у Олега отлегло от сердца - он боялся, что она не возьмет и больше до себя не допустит.
"И что это я как мальчишка? Ну сильна, ну и что? Бабу еще себе не найду горячую? Ведь и ясно же, что она не от души, а за выгоду. Нет! Пусть и за выгоду, черт с ней, но так еще ни одна не обнимала! Но почему я так боюсь, что не допустит? Ей ведь только давай и давай! Или она действительно ведьма и уже меня присушила?" Колдунов Олег боялся и сейчас незаметно омахнул себя двумя пальцами: "Чур меня, черная сила!"
–
– Купецкая жена все уметь должна, - Марья продолжала улыбаться, спасибо, Великий князь! Истинно Великий князь! Возвращайся скорей, я ждать буду, - она расстегнула верхние крючки на кофте, собираясь, очевидно, прятать полученное сокровище за пазуху, но грамота была большущая, с огромной, висящей на нитке печатью, и Марья растерялась, оглянулась на князя, покраснела, потянулась застегиваться... Тут уж он не выдержал, подскочил, обнял, начал тискать.
– Ну что ты. Войдет кто. Лучше вертайся скорей.
– Жди, Марьюшка, я скоро.
Хозяйка давно хлопнула дверью, а он все стоял, глупо улыбаясь, смотрел ей вслед, ничего не видя, не в силах оторваться от воспоминаний этой ночи.
* * *
Через полчаса войско рязанцев двинулось из Глебова напрямую к разведанному лагерю москвичей, оставляя Зарайск справа.
Олег только упал в сани, так и уснул как убитый, и первые три часа, пока шли до Осетрика, предполагаемого места встречи с противником, не подавал никаких признаков жизни.
На марше, примерно к середине пути, разведка выяснила, что москвичи с Осетрика ушли. Оба воеводы подъехали к князю посоветоваться, но растолкать его не удалось. Тимоха получил пинка в неудобное место, зашипел и заверещал вполголоса, стал каяться перед воеводами:
– Зачем я ему, дурак, меду подогрел? Теперь хрен к нему подступишься.
Воеводы покачали головами и отступились. Все равно вперед идти, никуда не денешься, а там посмотрим. Но когда пришли на место покинутого московского лагеря, советоваться все-таки пришлось. Федор сам (Тимоха забоялся) плесканул в лицо князю ледяной воды, и тот, матерясь и тряся головой, сел в санях. Упершись в Федора, глаза его осмыслились:
– Ну чего?
– Чего... Пришли.
– Ну и что? Где они?
– А они ушли.
– Куда ушли?!
– Дальше побежали.
– А-а-а... Ну и что? А вы раньше не могли мне сказать?
– Не могли. Тимоха хотел, так ты его чуть не искалечил. До сих пор за мотню держится.
Князь вспомнил что-то:
– Тимох, ты шкуру отдал?
Тимоха глядел крайне обиженно:
– Дыть... Куда ж деваться.
– Смотри! Ну а вы, воеводы?
– князь зевнул во весь размах челюстей. Самим, что ль, непонятно, что делать? Догоняйте купцов, догоняйте! Догоните, тогда будите. Тимох, подогрей мне еще ковшик.
Он опять упал в сани, вознамерившись спать дальше, но Тимоха подскочил, шепнул на ухо:
– Князь, там сзади опять какие-то дозоры мельтешат.
– Помельтешат - перестанут. Брысь!
– и на сей раз князь захрапел. Как никогда. Медвежьим рыком с поросячьим хрюканьем. Так что мед Тимохе подогревать не пришлось.
* * *
Ко времени этого разговора московское войско (идти ему было меньше, около 11-ти верст) уже встало на берегу Вожи и начало готовиться к сражению. Только вот сражаться в теперешнем положении было никак нельзя. И понимал это пока что лишь Микула. Причина была одна и простая (о ней мы уже сказали) - Бобер потерялся.