Зачеловек
Шрифт:
Олег зябко передернул плечами.
— То-то и оно, — ответил он нервно. — Это меня и пугает.
Мрак зевнул, посмотрел на небо, на Олега, с треском почесал волосатую грудь.
— Здорово, — сказал он одобрительно. — Я уж думал, чурбан чурбаном, пугаешься только тех, у кого кулаки больше, а ты, оказываецца, пугаешься еще и абстракций!.. Молодец. Возьми пряник, и пойдем досыпать. До восхода еще часа два, а наши женщины просыпаются, когда солнце чуть ли не в зените. Нет, пряник нельзя, на ночь есть вредно.
Или ты меня заставляешь спать, словно дитятку в тихий час, а сам по бабам? Без меня?
Олег посмотрел на него, вздохнул:
— Ты прав, давай
Они разом повернули головы, хотя и так могли увидеть женщин, одну привычно свернувшуюся в клубочек, вторую разметавшуюся, словно в бою. К счастью, постель достаточно широка, чтобы лечь, не потревожив.
— Спокойной ночи, — сказал Мрак.
Он исчез, тут же возник в постели. Тигги, как-то ощутив его присутствие, сладко чмокнула губами, не просыпаясь, подползла и забросила на него ногу, обняла за шею и положила голову на грудь.
— Спокойной ночи, — ответил Олег.
Виктория не сдвинулась с места, когда он опустился на вторую половину ложа. Спать, сказал себе Олег. Погрузиться в это странное состояние, воссоединиться на бессознательном уровне то ли со всеми живущими на свете людьми, то ли с Богом, то ли со всей Вселенной… или с другими галактическими цивилизациями. Он тогда высказал дикую мысль, что человек, как и муравей, может жить только в симбиозе с другими муравьями и существами, хотя об этом не подозревает. Однако это лишь при свете яркого солнца она дикая, а вот сейчас, когда тепло расплывается по телу, когда мысль становится вялой, хаотичной, самостоятельной, уже так не кажется, всплывают и еще более причудливые…
Некоторое время он еще чувствовал постель, понимал, что вокруг стены дома, а дом на твердой земле, но одновременно уже летел над планетой, осматривал ее по-хозяйски, подобно Богу, а потом вокруг замелькали звезды, измельчились, словно льдинки в теплой воде, он завис в полной тьме, и тогда смутно ощутил некое присутствие огромного, необъятного, что невозможно вообразить. Это что-то подобное тому, как чувствуешь себя в утробе, где еще нет представлений ни о времени, ни о пространстве.
В то же время впервые не чувствовал ужаса, а только бесконечный благоговейный восторг, как если бы щенок понял, что великий и бессмертный человек снизошел обратить на него внимание, заметил, может быть, даже возьмет на ручки. Дыхание стало чаще, сердце заколотилось, как погремушка в детской руке, Олег ощутил, что начинает задыхаться от безумного счастья. Присутствие Неизвестного и Великого все яснее, затем словно бы зазвучал Голос, но, понятно, не голос в человеческом понимании и даже не голос в его нынешнем, то есть не радиолуч, не гамма-лучи, не рентгеновское или любое другое излучение, не колебание ткани пространства, однако же с ним говорят, общаются…
Он напрягался изо всех сил, стараясь вычленить если не фразы или даже слова, то хотя бы смысл, интонацию, оттенки, однако единственное, что сумел ощутить, это доброжелательность, все остальное оставалось за рамками понимания. Сердце сжалось в смертельной тоске от отчаяния и осознания своей малости.
— Еще, — прошептал он в муке, — говори еще… Я здесь, я внемлю!.. Я есмь… Глаза и уши мои раскрыты… Да, еще и сердце тоже… раскрыто! Говори.
Голос начал отдаляться, нет, не отдаляться, а затихать, хотя и не затихал, но Олег слышал все слабее, а потом и вовсе остался один во Вселенной, темной и абсолютно чужой, сделал над собой усилие, ускорился, бесконечно долго несся в темноте, пока впереди не блеснул свет, появились знакомые
Сердце продолжало стучать чаще, чем бьется у мыши-полевки, дыхание частое, хриплое. В ушах еще звучал вселенский голос, Олег чувствовал, как душа скукоживается от ощущения своей малости, ничтожности, микроскопичности и убогости, всплыла потрясенная мысль, а не так ли говорили с Гильгамешем, Моисеем, Мухаммадом?.. И что именно каждый услышал, как каждый сумел полученное смутное ощущение воплотить в слова священных молитв Хаммурапи, законы Торы, строгие и поэтические строки Корана, понятие о вселенском коммунизме?
Утром Мрак, глядя на Олега, присвистнул озадаченно, покачал головой. Как говорится, краше в гроб кладут. Мог бы в мгновение ока восстановиться, раньше не забывал, а сейчас что-то уж очень серьезное выбило из трубы, сшибло под колени, прыгнуло на плечи.
— Погулял ты этой ночкой, — сказал он, Олег поморщился, а Мрак продолжал тем же ерническим тоном: — Надо посмотреть, много ли машин перевернул, баб обрюхатил, столбов своротил… Что случилось? Где на этот раз витать изволил?
Олег посмотрел на свое отражение, вздрогнул, провел ладонью по лицу и мгновенно принял прежний вид делового преуспевающего бизнесмена, который вовремя встает, делает гимнастику, ест нежирное, пьет некрепкое, на службе ровен, приветлив и всегда готов показать зубы в карнегиевской улыбке.
— Нигде, — ответил он нехотя.
— А чо морда такая… странная?
Олег молча смотрел в пространство, зеленые глаза потемнели, а кончики пальцев, как заметил Мрак, задрожали.
— Просто сон видел.
— Только и всего? — удивился Мрак.
— Мне достаточно, — сухо ответил Олег.
Мрак мгновенно стал серьезен, сказал негромко:
— Садись, я тебе кофе сделаю покрепче. А ты расскажешь подробно. Знаю я твои сны! Нормальным людям бабы снятся, а тебе все катастрофы, революции, чингисханы да аттилы… Но хуже всего то, что все это, проклятое, сбывается!
Олег сказал вяло:
— У тебя тоже сбывается, когда насчет баб. Ты прав, сон — тревожнее некуда. Уже третий раз, все настойчивее. Я пробовал не замечать, так он теперь сразу, только глаза закрою…
— Что стрясется? Опять всемирное потепление? Льды растают?
— Хуже, — ответил Олег.
— Наоборот, все замерзнет?
— И не гадай, — буркнул Олег. — Куда-то надо идти и что-то сделать. Раньше таких снов еще не было. Это впервые. Конечно, заговорило со мной не впервые, но вот так… Был бы я такой наглый, как ты, я бы сказал, что сама Вселенная что-то хочет, чтобы мы сделали. Или как-то поступили.
Мрак, не морщась и не хмыкая, выслушал странный сон, коричневые глаза сочувствующе посматривали на бледное лицо Олега. Тот даже сейчас, всего лишь вспоминая и рассказывая, испытывает, судя по его виду, жуткий страх и напряжение, снова спадает с лица, зрачки расширились, на руках вздулись пупырышки, а пальцы вздрагивают.
— Да, — сказал он с расстановкой, когда Олег умолк, — да-а, хар-р-роший сон…
Олег вскинулся:
— Хороший?
— А разве нет? — ответил Мрак хладнокровно. — Чтоб мы не разменивались на мелочи, типа спасения какого-то сопливого человечества! Разве это масштаб? Нет, ты мне скажи правду в мои честные глаза: разве мы это гребаное человечество не вытаскивали из дерьма уже сто раз? А сейчас мы такие крутые, что могём… я даже не знаю, что еще могём!