Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против»
Шрифт:
Симона по праву стала иконой феминизма: она ненавидела брак как общественный институт, никогда не хотела иметь собственных детей — их ей заменяли книги. Их семейная жизнь с Сартром со стороны казалась абсурдной и неправильной, но они спокойно переносили все нападки. Их фактический брак был необычным: они жили в разных домах, встречаясь, чтобы пообедать вместе, отдохнуть и встретиться с друзьями. Но путешествовали они только вместе.
Их идолы были — свобода выбора, воли, самоосуществления личности и ее подлинного существования. Мир обычных человеческих страстей казался философам мещанским, бессмысленным, скучным и неприятным. Их союз был построен на уважении, доверии, общих интересах и похожих вкусах.
Если у кого-то из них появлялось увлечение на стороне, об этом всегда сообщалось другому. Иногда они подолгу не виделись, но все равно встретили старость вместе.
На кладбище они покоятся вместе, как муж и жена. Симона де Бовуар умерла в Париже 14 апреля 1986 года, она похоронена рядом с Сартром на кладбище Монпарнас.
Десять цитат из произведений величайшей феминистки мира заботливо собраны журналисткой «Вечерней Москвы» Елизаветой Окладниковой:
1. Худшее проклятие, тяготеющее над женщиной, — это ее неучастие в военных походах; человек возвышается над животным не тем, что дает жизнь, а тем, что рискует жизнью; поэтому человечество отдает предпочтение не рождающему полу, а полу убивающему («Второй пол», 1949).
2. Раз люди кончают самоубийством, значит, существует нечто, что хуже, чем смерть. Поэтому-то и пробирает до костей, когда читаешь о самоубийстве: страшен не тощий труп, болтающийся на оконной решетке, а то, что происходило в сердце за мгновение до этого. («Прелестные картинки», 1966).
3. В своих книгах Гита охотно провозглашала более низкий уровень своего пола; она отрешалась от него, мнилось ей, мужественностью своего таланта и даже превосходила мужчин, ибо, наделенная теми же качествами, что и они, обладала, кроме того, особой, очаровательной заслугой быть женщиной. Подобное лукавство раздражало меня («Мандарины», 1954).
4. Современной женщине, женщине свободной, преуспевающей, — на хрен оно сдалось, сердце («Прелестные картинки», 1966).
5. Прежде всего идею обладания никак нельзя воплотить позитивно; на самом деле никто никогда ничего и никого не имел; а потому люди стараются осуществить ее негативно; самый верный способ настоять на том, что некое имущество принадлежит мне, — это помешать другим пользоваться им («Второй пол», 1949).
6. В тот день, когда женщина сможет любить благодаря своей силе, а не слабости, когда она будет любить не для того, чтобы бежать от себя, а для того, чтобы себя найти, не для того, чтобы отречься от себя, а для того, чтобы себя утвердить, — в тот день любовь станет для нее, как и для мужчины, не смертельной опасностью, а источником жизни («Второй пол», 1949).
7. Оказываешься на всю жизнь с кем-то в одной упряжке только потому, что в девятнадцать лет встретила именно его. Существуют ли родственные души где-нибудь, кроме литературы? («Прелестные картинки», 1966).
8. У меня всегда вызывало раздражение, когда в ходе отвлеченной дискуссии кто-нибудь из мужчин говорил мне: «Вы так думаете, потому что вы женщина». Но я знала, единственное, что я могла сказать в свою защиту, это: «Я так думаю, потому что это правда», устраняя тем самым собственную субъективность. И речи не могло быть о том, чтобы ответить: «А вы думаете по-другому, потому что вы мужчина», ибо так уж заведено, что быть мужчиной не значит обладать особой спецификой («Второй пол», 1949).
9. Мужчины оценивают себе подобного в соответствии с тем, что он совершил, объективно руководствуясь принятыми мерками. Но некоторые его свойства, в частности свойства, относящиеся непосредственно к жизни, могут интересовать только женщину; он может быть мужественным, обаятельным, удачливым, нежным, жестоким только по отношению к ней: и если он ценит в себе эти не столь очевидные качества, его потребность в женщине становится абсолютной; благодаря ей он познает чудо увидеть самого себя как Другого — Другого, который в то же время его самое глубокое «Я» («Второй пол», 1949).
10. Если я хочу найти себе определение, я вынуждена прежде всего заявить: «Я — женщина». Эта истина представляет собой основание, на котором будет возведено любое другое утверждение. Мужчина никогда не начнет с того, чтобы рассматривать себя как существо определенного пола: само собой разумеется, что он мужчина («Второй пол», 1949).
Энергия женского возрождения, без преувеличения, захлестнула все общество. Достаточно сказать, что эта тоталитарная идеология сегодня подмяла под себя практически все (!) художественные течения современного Запада. На милость ее сдался даже казавшийся всесильным пару десятилетий назад постмодернизм. Те художники и мыслители, что не поддерживают типично реваншистских феминистических ценностей, облаиваются так страстно, что вынуждены после надолго замолчать. Кому хочется на этой земле носить бирки с надписями «антисемит», «фашист», «мужской шовинист», «гомофоб»? Особенно никому, учитывая, как просвещенное сообщество относится к таким художникам, как бойкотирует их, перекрывает им пути общения со слушателями, читателями и зрителями?
Что ж, обвинять и 1000 лет назад, и сегодня гораздо легче, чем создавать и одновременно защищаться от обвинений.
Помните этот исторический парадокс, согласно которому социалистическая революция произошла в самой социально отсталой стране Европы — России? Согласно тому же закону, одна из самых технологически продвинутых стран мира Соединенные Штаты Америки — общество пуританское, то есть крайне закрытое с точки зрения представлений о том же браке, практически в одиночку совершили невиданную по масштабам «революцию духа» — или тела, кому как нравится.
Революцию — сексуальную.
В XX веке боролись за свои права не только женщины, но все униженные и оскорбленные до этого расы и сословия.
В 1960 году в США был отменен запрет на межрасовые браки, нарушение которого каралось тюрьмой.
В 1973 году гомосексуализм был исключен из списка психических отклонений Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), и началась долгая и местами успешная борьба за легализацию однополых браков.
РУССКИЙ БРАК ОТ ПРАСЛАВЯНСТВА ДО СОВЕТЧИНЫ
Знаете ли вы Россию?
Нет, вы не знаете.
И я не знаю.
Пропустим второй Рим (так же, как первый, тысячелетнюю Византию со столицей в Константинополе) хотя тамошние брачные отношения тоже занятны, они являлись именно рецепционными, то есть производными от римского права и в принципе недалеко ушли от него.
В Византийской империи долгое время (до предписания императора Алексея I Комнина в 1092 году) заключение брака регулировалось нормами римского права, которое требовало юридического оформления (заключения письменного договора) только для высших сословий.
89-я новелла Льва VI Мудрого (около 895 года), предписывавшая заключать брак только с церковного благословения, касалась лишь свободных лиц, то есть не рабов.
Окончательное запрещение заключения брака без ведома и благословения приходского священника последовало при императоре Андронике II Палеологе (1282–1328) и патриархе Афанасии I (1289–1293; 1303–1309).
Что же в третьем Риме, который еще не осознавал себя таковым, — каков был брак у наших далеких предков?
Юрист Сергей Колесников о браке в Киевской Руси пишет примерно так:
Русская семья в дохристианский период была семьей патриархальной. Управлялась она отцом и мужем вследствие фактического закрепощения женщины, происшедшего в результате уменьшения ее экономической роли в обществе и сосредоточения богатства в руках собственника — мужчины.
Патриархальная семья была строго моногамной лишь для женщин. Многоженство (полигиния — один мужчина и несколько женщин) не получило широкого распространения в Киевской Руси и охватывало лишь незначительную часть господствующего класса феодалов, прежде всего княжескую и боярскую среду. Как свидетельствуют источники, до принятия христианства у князя Владимира было пять жен и 800 наложниц.
Автор «Повести временных лет», рисуя картину языческого быта восточных славян, повествует о свадебных обрядах у разных славянских племен. Распространенной формой заключения брака во многих славянских племенах было так называемое умыкание — похищение невесты и торжественное «приведение» невесты в дом жениха. Например, у вятичей, радимичей и древлян умыкание осуществлялось возле воды.
Известна также другая форма свадебного обряда — «вождение» жениха и невесты вокруг дуба или вербы, которое имело, несомненно, также свадебное ритуальное значение. Эти формы языческих брачных обрядов еще долго держались в народе, который не желал принимать церковное таинство бракосочетания.
После принятия христианства на Руси в конце X века брачно-семейные отношения стали регулироваться церковными нормами права.
С принятием православной модели христианства на Русь пришло и византийское право, традиции, догматы православной морали, в основе которых были достижения римской цивилизации («Эклога» VII века и «Прохирон» IX века), Номоканон и др.
Также были созданы собственные источники права, которые регулировали отношения в браке и семье. К ним относятся церковные уставы князя Владимира и князя Ярослава, Кормчая книга.