Задание на всю жизнь
Шрифт:
В белесом небе начали таять звезды.
— Самое удобное время… — сказал пастух.
— Что? — не понял Мирза, весь еще во власти тревожных воспоминаний.
— В Кучан нужно прийти на рассвете… А там пристанешь к какому-нибудь каравану, идущему в Мешхед.
— Спасибо, отец… — Мирза поднялся, приложив руки к груди.
— Доброго пути, юноша. Береги себя. Страшно в пустыне, но в большом городе страшнее…
— Спасибо, отец… — повторил Мирза.
Он наполнил бурдюк свежей водой и, еще раз выслушав напутствия и рассказ пастуха о дороге, направился в
Город проснулся. Шумно, многоголосо гудели караван-сараи, чайханы и харчевни. Мирза настороженно вглядывался в людей, снующих но улицам. По одежде и по говору он узнавал в этом многоликом городе моурийцев и сабзеварцев, шахрудцев и захиданцев. Но на Мирзу, к счастью, никто не обращал внимания.
Обычно караванщики просыпаются вместе с петухами и затемно отправляются в путь. Мирза успел до рассвета захватить один из караванов и нанял осла.
Когда приближались к Мешхеду, время перевалило за полдень. Еще не вошли в пригороды, а уже показались, четко вырисовываясь на фоне неба, воспетые иранскими хафизами голубые купола, увенчанные золотыми шарами.
Мирза думал о скрытом под сводами этих куполов загадочном мире, в который ему нужно будет проникнуть.
На окраине города, расплатившись за осла, юноша уверенно зашагал по улицам. Вскоре он очутился в толпе паломников, которые с простертыми ввысь руками, не спуская глаз с голубых куполов, молили аллаха об отпущении грехов. В экстаз входили дервиши, вымаливая «долю, отпущенную им всевышним».
С трудом пробираясь сквозь толпу, Мирза вышел на улицу Поян-хиабан, а затем на Боло-хиабан. Еще издали он увидел блестящий на солнце купол мавзолея имама Ризы. Священное место шиитов.
Мирза опять смешался с идущей и беснующейся толпой: ничего удивительного в том, что молодой шиит приехал из дальних стран «выполнить свой долг». Он тоже бормотал что-то вроде молитвы, кланяясь священному мавзолею.
«Привыкай, дорогой, — шептал себе Мирза, — есть же у персов поговорка: приедешь в город одноглазых — будь одноглазом».
Итак, он в «священном» Мешхеде! Воспевая этот город, поэт сказал:
Если бы не голубые купола Мешхеда, быть бы для иноверцев местом ему.Наверно, сегодня поэт подумал бы, что ошибся: Мешхед стал обиталищем чужестранцев. Мирза знал об этом еще дома, на родине. Теперь ему предстояло увидеть это своими глазами.
Правда, древние священные обычаи, традиции и сейчас сохраняются. В мечетях действительно многолюдно. Под своды куполов нескончаемым потоком идут молодые и старые.
Но есть у паломников мирские дела. В «священном» Мешхеде можно весело провести время. Для этого нужны только деньги. С их помощью паломники, например, заключают сигу. И святые духи дают благословение.
Сига — это временное бракосочетание. Всякий, пришедший в Мешхед на поклонение, здесь может удовлетворить и жажду наслаждений. Шейхи заключают сигу на час, на день между любым мужчиной и женщиной. Они могут поселиться в худжрах,
Этой «традицией» обычно пользуются вельможи, купцы, преступники — все, у кого есть деньги. Шейхам нет дела до людей, им нужна лишь плата за венчание!
— Деньги… Деньги… — бормотал Мирза, проходя по улицам. — Они стекаются в Мешхед. Ради денег здесь делают все. Священная земля, праматерь светил человеческого разума, теперь стала приютом людских пороков, свидетельницей шарлатанства тех, кто зовет себя провозвестниками дела аллаха! Как могла родина Фирдоуси, Саади, Хайяма превратиться в пристанище современных «даллаи-мухтаров» [2] .
Вероятно, во всем городе одного только Мирзу одолевали такие мысли.
А Мешхед молился, развратничал, просил подаяния, торговался.
2
«Даллаи-мухтар» — отрицательный персонаж древнего иранского эпоса, синоним зла, коварства и обмана.
— Подходите! Лучшие сладости мира!
Иногда продавец многозначительно подмигивал: там в лавке за его спиной — дверца… Не нужно даже благословения на временный брак.
— Заходите! Заходите, гость!
Поравнявшись с гостиницей «Бахтар», Мирза подумал: «В крайнем случае в этой гостинице можно будет остановиться на первое время».
Затем его взор остановился на торговце кулахами — островерхими шапками.
Изнывающий от безделья лавочник сразу увидел нового человека.
— Добро пожаловать! — обратился он к юноше и добавил, улыбаясь: — Может, что-нибудь купите?
Мирза уловил азербайджанский акцент и заговорил по-тюркски.
Лавочник и впрямь оказался азербайджанцем, эмигрантом. Он испытывал искреннее дружеское расположение к человеку, так хорошо знавшему его родной язык.
— Кулахи я шил сам, выбирайте какой угодно. А костюмы все подержаны.
Мирза выбрал себе кое-что из одежды и, расплатившись, спросил, кивком показав на «Бахтар»:
— Нет ли в Мешхеде гостиницы поскромнее?
— Вы приезжий?
— Да.
— Откуда, позвольте спросить?
— Сегодня приехал из Горгана.
— Вы хорошо говорите на языке азербайджанцев.
— Я жил и учился в Гандже… — скромно сообщил Мирза.
Услышав о Гандже, лавочник еще больше оживился. Можно было подумать, что перед ним стоит не чужестранец, а близкий родственник.
Лавочник был одним из обманутых, потерявших и родину, и близких. Он хорошо знал, каково одному на чужбине…
— Дорогой мой, — произнес он нараспев, — не утруждайте себя поисками гостиницы. Вон на той улице, Боло-хиабан, есть чайхана азербайджанцев. Хозяин ее — Али Акбар, добрый человек. Он обязательно подыщет вам подходящее жилье.