Задиры (сборник)
Шрифт:
Зеленая нейлоновая леска рыбака, вытянувшись метров на десять, под косым углом уходила в быстрый пенящийся Поток. Снасть явно была ручной, так что старое постановление не нарушалось. Рядом на тротуаре рыбак разложил банку с червями, сумку с едой, сачок и полиэтиленовый мешок, предназначавшийся, как очевидно, для рыбы.
— Неужели закон до сих пор действует? — спросил я, удивленный древностью указа и еще больше широтой взгляда этого человека на свое занятие.
— Но вот сетями и другой стоячей снастью ловля запрещена, — поспешно добавил он.
Рыбы видно не было, хотя несколько чаек низко кружили над водой, зорко
— Ну и как? — спросил я, не отставая.
Он, наверное, безработный, подумалось мне. Или из тех, кто не хочет работать. «На одном конце червяк, на другом — лентяй-рыбак» — так, кажется, говорит народная пословица о рыбаках-бездельниках. Впрочем, сейчас никто не работал. Стояла прекрасная июльская погода, был самый разгар отпускного сезона, и город словно закрылся на этот месяц. Я представился и объяснил, как смог, мое основное занятие, состоящее в изучении людей. Словно это хоть в какой-то степени могло извинить мою назойливость.
— Карл Гектор, — представился он. Тоном, явно означавшим, что ему по горло надоели любопытные, хотя, в общем-то, на них наплевать.
— Без работы?
— Да нет. Я работаю.
Я сразу же почувствовал себя бесполезным фланером. И, верно, фланер во мне продолжал спрашивать:
— Вы живете один?
— Да, хотя у меня есть семья. Они уехали в деревню.
Наверное, рыбалкой он лечит нервы, подумал я.
— Сейчас вы на лечении?
— Нет, я здоров как бык. По всем статьям здоров. Я в отпуску.
Наверное, его семейная жизнь сложилась нехорошо. Хотя спросить об этом было неприлично. Но он сам пошел навстречу моему любопытству.
— Я говорил, что зовут меня Карл Гектор. Но с таким же успехом можно сказать, что я Никто.
— Как так?
— Я — обычный работяга с чистым, без пятнышка, профбилетом, у меня жена, дети, квартира, и я нормально зарабатываю. А стою здесь потому, что у всех отпуск и у меня тоже. Осталось две недели, потом я опять пойду вкалывать на стройку.
«Все узнал, что хотел?» — с такой издевкой звучали его слова. Высоко в небе над мостом проползал военный самолет «ланс». Рыбак неохотно оторвал взгляд от воды и посмотрел вверх. В ту же минуту развод королевской гвардии под барабанный бой замаршировал по мосту Норбру вверх к королевскому замку. Скоро пробьет час дня.
— Я исправно плачу налоги, на эту штуку тоже, — сказал он с таким видом, словно хотел показать, что не из тех, кто привык изворачиваться, и добавил: — Он вроде бы летит в полскорости.
— А вам хотелось бы, чтоб побыстрее?
— Что я ему. Пускай летит как знает. Парни, с которыми я работаю, уехали в деревню, крутят баранку по дорогам. Дело знакомое, возятся с машинами, развлекаются. Я сам ездил, пока не надоело. Здесь, по крайней мере, нет комаров.
И я тоже подумал: какое благословение, что в городах не водятся комары.
— И вы каждое лето проводите отпуск в городе? Стоя на мосту?
— В прошлом году стоял. И еще пару лет. В обычные месяцы я хожу сюда по воскресеньям.
Я чуть было не спросил его, хотя вовремя спохватился: а зачем он ходит сюда? Уж, верно, не из-за
Но такой вопрос показался мне слишком лобовым, преждевременным. И к тому же прежде мне нужно было уяснить кое-какие вещи для себя самого. И я попрощался с рыбаком, но перед уходом, как бы закругляя разговор, сказал:
— Я хожу мимо каждый день. Будем считать, что знакомы?
— Можно, — ответил он, не глядя.
Его взгляд был все так же прикован к воде. А правая рука чутко отвечала на малейшие подергивания лески, накрученной в несколько раз вокруг ладони.
— И давай перейдем на «ты», как заведено у нас в современной Швеции. Мы же, так сказать, живем одной большой семьей в нашем «доме для народа». Да и старик я уже.
— Мне сорок исполнилось.
На мой взгляд, выглядел он старше. Ну ничего, подумал я, в следующий раз познакомимся поближе. И медленно пошел своей дорогой.
Июль выдался в Стокгольме прекрасный. Воды сверкали. Зеленела обильная листва. Дули прохладные ветры. Воздух был свеж. Горожане выехали. Теперь они проводили все время на дачах, в палатках, в автомобилях. Стройки столицы застыли, снос и ремонт прекратился. Место обычного населения заняли путешествующие провинциалы, пенсионеры, туристы-иностранцы. Сопровождаемые гидами, с раскрытыми путеводителями в руках, они встречались повсюду, своими скоплениями выделяя достопримечательности города. «Сейчас мы находимся здесь, а если пойдем вон в ту сторону, то попадем туда-то и туда то», — бормотали они над картой и двигались дальше.
Особенно праздничным выглядел Старый город. Его узкие улочки наполнились цветастыми сарафанами и короткими юбками женщин. Для площади Стурторгет, нашего главного рынка в далеком прошлом, вновь наступили доходные дни. Площадь вся была заставлена скамейками для отдыха, пестрела цветами; кучки туристов рассыпались по ее окружности. Почти каждый здешний дом значился в путеводителях как чем-то примечательный. Средневековые здания важничали, словно большие коты, которых гладят по спинке.
И конечно же, неугомонные туристы без остановки щелкали своими сверкающими камерами, снимая фасады домов, импровизированные сценки, красивый рыночный колодец с изящной рукояткой и стилизованной оградой. Они снимали людскую суету, друг друга и что только не попадалось на глаза, фотографировали все солнечные дни напролет, не давая себе отдыха.
В это время я ходил обедать на открытую веранду Погребка. Я сидел неподалеку от выхода на площадь улицы Башмачников, ел блюдо под названием Ящик Башмачника и смотрел, как всамделишный башмачник трудится в будке рядом, подбивая дамские каблуки ожидающим на месте клиенткам. Красивые женщины пользовались у него особыми привилегиями, им не надо было снимать туфли, башмачник сам ставил обутую ногу на ящик и обрабатывал ее словно кузнец, подковывавший жеребенка. Иногда на улицу выглядывала жена башмачника, чтобы потрещать и излить свои чувства. Разве знал я, например, что старая королева Луиза в свое время самолично спускалась к мастерской: о, эта женщина держала обувь в порядке! Или что Шведская академия, собиравшаяся раз в неделю в старом здании биржи напротив, уже выехала из города и сейчас, должно быть, пасется где-то на веселых лужайках. Теперь по вторникам не видно, как ее члены, исполненные сознанием своей важности, шествовали мимо или выходили из такси.