Задолго до Истмата
Шрифт:
– Кто вас знает, Хранитель! – почтительно заметил профессор. – Сами же говорили, что вы – не совсем человек. А что нас ожидает теперь, когда ничто человеческое вам не чуждо? Лоботомия? Расщепление на атомы? Новый барьер?
Хранитель раздал каждому по кусочку снадобья и проглотил свой.
– Избавьте меня и себя самих от вашей чепухи! – произнес он. – Глотайте, еще будете мне коленки целовать за этот ликбез.
От слова «ликбез» профессора передернуло, но он мужественно принял свою порцию. Волков вздохнул.
– Смерть сама по себе не страшна! – философски заметил он. – Это как в кино, обидно, что не знаешь, что будет
И проглотил свой кус.
Хранитель позвал всех на балкон и уселся в один из трех шезлонгов, стоящих вполоборота друг к другу.
– Как ви сказали? – спросил он с акцентом сына гор. – Обидно, когда не знаешь, что будет потом? А почему вам не обидно, что вы не знали, что было вначале? Вам не обидно, что, пока вас не было, история шла своим чередом, время текло потихоньку, в мире происходили разные события? На прямой без начала и без конца отрезок человеческой жизни подобен краткому моменту вспышки фотографа, почему же люди так цепляются за этот краткий миг?
– Потому что это – вспышка! – буркнул Волков. – Кот в темной комнате, китаец в рисовом поле, свет в конце тоннеля – это событие. Со-бы-ти-е!
Профессор зевнул:
– Вы не Артура цитировали? Отец (не тот, что Каманин, а тот, что Переплут) увлекался его идеями. Во второй половине девятнадцатого века это было модно: нигилизм, пессимизм, импрессионизм... сионизм.
Семен замахал руками и зашикал:
– Шопенгауэру поставили барьер как положено, но опять что-то не сработало – вот он и сдвинулся на негативном восприятии мира. Это бывает...
Волков наклонился и расшнуровал ботинки. Ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, посмотрел внимательно на свои ногти. Затем внезапно сказал:
– Меня радует только одно. Вы – не безгрешны. И отрадно другое: корни ваших ошибок, видимо, кроются глубоко в нас и наших душах.
Хранитель заржал. Встревоженные его смехом собеседники едва не повыскакивали с шезлонгов. Но смех стих так же резко, как и начался.
– Прошу прощения, господа! – произнес Семен. – Я уже лет шестьсот так не смеялся. Правильнее сказать, мне так не было весело почти шесть веков. Андрей, ну с чего ты взял, что «мы» – это ваши потомки. Те, кого ты подразумеваешь под этим местоимением, на самом деле – ваши предки.
– Теперь моя очередь просить прощения! – воскликнул Каманин. – Ничего не понимаю! Как могут люди быть потомками суперрасы? Я намеренно не возьму ее в кавычки, ибо на фоне любого из трех миров – вы СУПЕРЫ.
Хранитель глубоко вздохнул.
– Ребята, ну что вы, как маленькие, аналогию с той же самой Землей провести не можете? Когда человек нарушает законы общества, его сажают в тюрьму – ограничивают свободу. Так и тут. Отмочил, например, обычный октанум из системы Три-В-Два такой номер, от которого нарушило энтропию на площади трех квадратных мегапарсек в секторе Омега-три, ну так и ограничили ему свободу, впихнули в четырехмерный мир бывшего жителя восьмимерного мира на определенный срок. Ну, само собой, парочку барьеров поставили, чтобы не свихнулся его разум возмущенный, ведь вот любого из нас лиши одного измерения – мозг в панику кинется. Помните, у Льюиса Кэрролла момент, когда у Шляпы и Очумелого Зайца все время пять часов? Но это – сказка, а подобная реальность кого угодно шизоидом сделает! Вернемся к нашему герою... Поставили ему барьеры и впихнули в четырехмерник. Вот он и отбывает срок: от звонка-рождения до звонка-смерти.
– Так ведь есть и самоубийцы! – не утерпел Волков.
– Все учтено могучим ураганом! Как ты думаешь, почему самоубийство у христиан – великий грех? Православные не хоронят самоубийц на одном кладбище с истинно верующими, а католики вообще...
– А японцы? – не унимался бравый генерал. – У них самоубийство – это способ смыть позор, своего рода подвиг...
– А в японцы, господин генерал, просто так не попадают! – иронично сказал Хранитель. – Японец – это «легкая статья», если простите мне этот вольный перевод на русский язык.
Настала очередь вмешаться профессору.
– А какая «статья» самая тяжелая, извините?
Семен поднял очи горе.
– А вы до сих пор не догадались?
– Неужели? – хором воскликнули генерал с профессором.
Хранитель снова засмеялся.
– Нет! – воскликнул он со счастливой улыбкой. – Сегодняшний день я запомню надолго! Два раза расхохотаться... Мастермайнд ни в жизнь не поверит!
– Так ты не договорил, что делают с тем, кто наложит на себя лапы, – напомнил Андрей Константинович.
Хранитель гордо вытянулся в шезлонге.
– С этими? Повторный цикл. Только если туп, как дерево... Короче, в худшие условия определяют. С жертвами убийц и диктаторов как? А смотрит Мастермайнд – если предыдущая жизнь в зачет идет, то можно и скостить слегка. Вон у профа нашего спросили, хочешь ли назад, так он выбрал другую эпоху. Застой и Перестройку вместо Революции и Коллективизации, хе-хе!
– А меня не просвещали, что жизнь дается человеку в наказание и прожить ее надо так, чтобы было мучительно и больно за грехи, свершенные твоим истинным «Я»! – огрызнулся Ростислав. – Постойте, так ты, Семен, сплутовал, обещая нам призовые годы!!! Это все равно что заключенному за хорошее поведение обещать срок накинуть! Это – подлость, вот!
Хранитель чуть было не засмеялся в третий раз, но подумал и решил, что по такому славному деньку очень долго будет донимать ностальгия. Вместо ответа он встал с шезлонга и покинул на несколько секунд балкон. Вернулся уже с пистолетом.
– На! – равнодушно протянул он Ростиславу косок вороненой стали. – Можешь прямо здесь! Я скажу Мастермайнду, что ты наказание отбыл и просто «сгорел на работе». Давай, мадонна миа эль порко маладетто[ 1] , стреляйся!
Ростислав даже не сделал попытки взять «машинку».
1
Мать моя – проклятая свинья! (ит.)
– Вы ведь, гады, вместе с наказанием даете и волю к жизни – ни с чем не сравнимое желание быть в этой «тюрьме». Попробуй уйди из кинотеатра, не узнав, чем закончилась премьера. А если эта премьера – единственное кино в твоей жизни... Ладно, а что ты нам за зелье подсунул? Память стирает?
Семен покачал головой.
– Нет, компаньеро, это всего лишь приглушает горечь победы. А я пил вместе с вами, потому что моя должность – отнюдь не райское место, и помнить об этом – я помню, но вот вспоминать! Только вы, братцы-кролики, не делитесь ни с кем подробным устройством Вселенной... хватит того, что я с вами поделился. Хотя мне Мастермайнд ничего не сделает – вы ведь подписали договор. Еще не желаете настоечки?