Задолго до Истмата
Шрифт:
Первая партия задержанных (так сказать, на месте преступления) очень быстро оказалась висящей на ветвях окрестных деревьев, троицу, мастерски обезвреженную премьер-министром, князь-кесарь пока оставил в живых, только слегка пройдясь по бокам задержанных кастетом. От вида кареты, на полном ходу уносящейся в лес под вопли татей, у него едва не отнялась речь, поэтому он с большим удовольствием намял им бока, отомстив за свой первобытный страх. С наслаждением опрокинув чарку калганной, он зажевал традиционным кренделем с маком и велел пригласить к себе «фелшара» – Пашку Никифорова.
– Пал Иваныч, дело есть! – сказал он сержанту,
– Когда это я от рюмки отказывался? – пожал плечами Никифоров. – Скополамин готовить?
Ромодановский протянул парню чарку и наполнил ее из своей фляжки.
– Крендельком осади! – предложил он фельдшеру.
– Нах... – коротко ответил тот и опрокинул в себя дьявольское пойло.
Настойку эту делал сам Федор Юрьевич, добавляя в нее травы из секретного рецепта отца: чернобыльник, львиный зев и бессмертник. Пить ромодановский крепыш могли считанные единицы, но военного фельдшера, воспитанного на чистом медицинском спирте, она не брала. Между нами говоря, князь-кесарь немного побаивался пришлого лекаря. Боялся оттого, что как бы в один момент не оказаться в кресле жертвы, и этот палач, с не ведавшей бритвы отроческой харей, введет ему в вену длинную иглу с адским зельем внутри.
Паша, не ведая, что только фактом своего существования вызывает бурю эмоций у самого страшного человека в России, спокойно достал походный несессер.
– Кому? – деловито поинтересовался он.
– Всем! – распорядился дознаватель. – Пошли.
В ходе допроса выяснилось следующее: просека ведет к старому скиту, где еще два года назад скрывались от церковных реформ старообрядцы; в связи с реформами 1699 года обитель опустела, а буквально месяц назад там поселились какие-то люди. Главным у них был чуть ли не князь – все повадки человека благородных кровей: саженный рост, богатая одёжа, оружие, жуковинье, подведенные сажей брови. С ним были еще четверо, рангом пониже. Они и занимались сколачиванием шайки-ватаги, находили решительных и отчаянных мужичков, готовых ради золотишка на все. Харч им доставлялся раз в неделю угрюмым мужиком по имени Фрол: свинина, крупы, масло и всяческие разносолы. Каждое утро шестеро самых смышленых уходили на разведку, а командовал ими Лексей – человек князя. Остальные занимались кто чем: кто валялся на полатях, высыпаясь наперед, кто чистил оружие, два человека плели лапти.
Вчера вечером их собрали всех в бывшей молельной зале. Князь, жестикулируя холеными пальцами, рассказал им о предстоящем деле. По Тверскому тракту ближе к обеду должна проезжать царская карета с сопровождающими: охраной и ближними боярами. Цель – царская карета вместе с находящейся в ней царицей и новым первым министром. Они ни в коем случае не должны были пострадать. С остальными же можно было поступать как заблагорассудится. Старшим при ватаге князь назначил своего любимчика – Лексея. Остальные трое остались с ним в качестве охраны.
– Где же ваш старший? – не утерпел Ромодановский.
– Вот он! – указал разбойник на оглушенного стеком горе-кучера. Тот кулем лежал рядом с царской каретой и время от времени бормотал в забытьи что-то нечленораздельное.
– Ну-ка! – воскликнул Паша и, подойдя к лежащему, внимательно рассмотрел его.
– Чего ну-ка? – буркнул Федор Юрьевич. – Харя вроде как знакомая, а вот вспомнить никак не могу.
Внезапно Никифоров факирским жестом освободил пленника от лишних волос и бороды, убрав бутафорский прикид. Перед ними лежал молодой человек лет двадцати пяти.
– Так это же Лешка Бровкин! – воскликнул князь-кесарь. – Сын Ивана Артемьича, купца Гостиной сотни!
На вопль Ромодановского из кареты выскочил Ростислав. «Петр Первый» Алексея Толстого был не так давно его настольным романом, поэтому при упоминании фамилии Бровкиных в нем проснулся азарт исследователя.
– Если это – Алексей Бровкин, то я представляю, кто остался на этой лесной даче! – с чувством заявил он. – Федор Юрьевич, здесь меньше чем заговором не пахнет!
– Сами с усами! – проворчал толстяк. – Не маленькие. Пал Иваныч, в божеский вид привести этого сокола можешь?
Фельдшер озабоченно посмотрел на лежащего Бровкина.
– Все зависит от того, насколько сильно Ростислав Лексеич ему по башке врезал! – пробормотал он. – Можно так врезать, что мозжечок развалится! Да-с! А как по-моему, так этот детина вообще притворяется! Веки дергаются. Эй, любезный, хорош ваньку валять! Ну, я тебе сейчас!
Сержант полез в несессер и вынул оттуда склянку с экстрактом чилибухи. Это снадобье применяется как тонизирующее средство при заболеваниях нервной системы, а сейчас оно должно было послужить исключительно для встряски организма,
– Переверните-ка его на спину! – скорее скомандовал, чем попросил он. Ростислав вместе с пыхтящим Ромодановским поспешил исполнить эту просьбу-приказ. Он накапал несколько капель в ложечку и приблизился к симулянту.
– Рот бы ему разжать! – озабоченно сказал он. – А то придется таракана в ухо запускать...
Внезапно Бровкин раскрыл глаза.
– Не надо таракана! – попросил он. – Я и так все расскажу!
– Надо же! – удивился Федор Юрьевич. – Даже я поверил, что ему башку отбили!
– Голова и впрямь болит! – признался Алексей. – Поначалу я ничего не соображал, а потом отошел.
Ромодановский надулся.
– После будем шутки шутить! Ты нам, Лексей Иваныч, вот что скажи: кто там, в лесу, остался при ските? Что за князь?
– Александр Данилыч, – прошептал Бровкин, – кому же еще!
– Не убивайся ты так, – утешил его князь-кесарь, – авось тебя царица и помилует! Она с твоим отцом дюже в хороших отношениях!
– Ничего вы не понимаете! – глухо сказал Алексей и, отвернувшись, стал смотреть на темный лес.
– Ну-ну! – произнес Ромодановский и обратился к Каманину: – Пойдемте, Ростислав Лексеич, покалякаем за татей этих... Глаза бы мои на них не глядели!
Остался Алексей Бровкин один, если не считать недоросля-конвойного. Глядел на лес, на небо синее, думал свою думу. Думал о присяге своей Петру Алексеевичу, о родителе своем, сытно живущем ныне в Москве, думал о тех, кто остался в ските. Десять лет тому вручил он царю Петру свою деревянную саблю и мальчишескую честь, служа с тех пор верой и правдой. Но закатилась счастливая звезда Петра Алексеевича – почувствовали это все, потому и на задание это шли без обычного огонька в глазах. Сам Петр остался в Гааге, а Меншиков со товарищи тайно прибыли в Россию, расположившись в бывшем ските недалеко от Москвы. Цельный месяц ушел на подбор нужных людей, разведку и планирование акции. А в том, что она сорвалась, – божья воля. Теперь вот повесят его, Алексея Бровкина, так и не ставшего Иванычем, рядом с остальными на дубе... и никому не будет ведомо, где сын купеческий нашел свой конец.