Загадка «Четырех Прудов»
Шрифт:
С моей стороны это был пробный выстрел, однако он попал в цель. Рэднор пристально смотрел, не говоря ни слова, и сыщик явно дрогнул.
– Так вот, – прибавил я, вытаскивая свою чековую книжку, – что если я заплачу вам ту сумму, которую вы получили бы в случае обнаружения облигаций, и обойдусь без ваших дальнейших услуг?
– Будь по-вашему. Я чувствую, что сделал свою работу, и мне полагается вознаграждение. Если вы хотите его заплатить, прекрасно, если нет, – я получу его у полковника Гейлорда. Определив местонахождение облигаций, я получил предварительный гонорар, и мне причитается еще двести долларов. Дабы не вызывать скверных чувств, я охотно возьму эти две сотни у вас и покончу с этим.
– Это шантаж! – молвил Рэднор.
– Не
Я выписал чек и швырнул его сыщику.
– А теперь ступайте к полковнику Гейлорду, – проговорил я, – скажите ему, что вам не удалось найти какой-либо зацепки; что облигации почти наверняка будут выставлены для продажи в городе, и что единственная ваша надежда напасть на их след – работать с другого конца. Потом соберите свои вещи и убирайтесь. Через полчаса вас будет ожидать экипаж, готовый отвезти вас на узловую станцию.
– Минуточку, мистер Клэнси, – крикнул ему вслед Рэд. Достав из кармана блокнот, он вырвал из него листок бумаги и торопливо набросал:
«Джекоби, Хейт & Ко.
Джентльмены,
Вы обяжете меня, ответив на любые вопросы подателю сей записки относительно наших с вами прошлых финансовых операций.
– Вот, – произнес Рэд, протягивая ему письмецо, – воспользуйтесь этим по приезде в Вашингтон, и на будущее я бы посоветовал вам основывать свои обвинения на чем-то более весомом.
Его поведение было до оскорбительного высокомерным, но Клэнси проглотил обиду с довольным благодушием.
– Мне будет интересно продолжить расследование, – заметил он, кладя записку в карман, и удалился.
Глава VIII
Тайна ограбления не раскрыта
Так мы избавились от сыщика. Дела, однако, не желали возвращаться в привычное русло. Полковник был раздражительным, а Рэд – угрюмым и сердитым. Он не проявлял намерения открыть мне правду о призраке, а я не проводил дальнейшего расследования. Примерно через день он принес мне триста долларов, возвращая одолженное, а также деньги за «шантаж», как он их непреклонно назвал. Он сообщил мне, что эта сумма была выручена от продажи облигаций. Одновременно с этим он показал мне несколько писем от его брокеров, бесспорно подтверждающих правдивость рассказанной им истории. Что касается украденных облигаций, их местонахождение по-прежнему было окутано тайной, и Рэда, казалось, это нисколько не интересовало. С тех пор как был вызван детектив, он сложил с себя всякую ответственность.
По-моему, это было утро после отъезда Клэнси, когда Соломон вручил мне бледно-голубой конверт, в левом верхнем углу которого значилась эмблема «Почтовой Депеши». Я засмеялся, вскрывая его, – я практически забыл о существовании Терри. Внутри лежал листок желтой копировальной бумаги, исписанный характерными косыми карандашными каракулями.
«Арнольду Кросби, эскв.,
Турнепсовая ферма, Тыквенный район, Виргиния.
Дорогой сэр,
При сем прилагается газетная вырезка. Верны ли факты и не найдены ли пропавшие облигации? Если нет, может, желаешь, чтобы я занялся их розысками? Хотелось бы познакомиться с подлинным призраком. Была бы неплохая воскресная передовица. Передай ему от меня привет. Это мужчина или дама? В Нью-Йорке дела тоже идут замечательно: два убийства и похищение ребенка за одну неделю.
Как поживают зерновые?
Твой
Буду нужен – телеграфируй мне.»
Газетная вырезка под заголовком «Привидение взламывает сейф» содержала довольно точный отчет о призраке и ограблении. Статья заканчивалась ремаркой, что тайна по-прежнему не раскрыта, однако для распутывания дела нанят лучший сыщик страны.
Я со смехом бросил письмо Рэднору, – он уже слышал о Терри в связи с делом Паттерсона-Пратта.
– Наверно, лучшее, что мы можем сделать, это засадить его за работу, – предложил я, – ибо он патологически одержим выискиванием тайны, которая сулит какие-либо новости, – если кто-то и может узнать правду об этих облигациях, так это он.
– Я не желаю знать правду, – проворчал Рэднор. – Меня тошнит от одного слова «облигации».
Таково было его поведение с того момента, как уехал детектив. На мою настойчивость относительно того, что мы обязаны выследить вора, он только пожал плечами. Другой бы на моем месте заподозрил, что подобное безразличие лишь доказывает его собственную вину в воровстве, однако у меня и в мыслях ни разу не возникло такого подозрения. Его, как он выразился, тошнило от одного слова «облигации», а для человека с его темпераментом на этом дело исчерпывалось. Хотя я не понимал его позиции, я поверил ему на слово. В том, как Рэд прямо смотрел в глаза, было нечто, вызывающее доверие. Я слыхал, как полковник хвастался, что Гейлорд не способен лгать.
Вещи, которые мог или не мог делать Гейлорд, для нравственности северянина были, признаться, несколько озадачивающими. Гейлорд мог пить, играть и не платить долгов (не карточных, – портному или бакалейщику); он мог быть героем множества сомнительных интрижек с женщинами; мог во внезапном приступе страсти совершить убийство – в семейных хрониках значилось не одно душегубство, – но его «честь» ни при каких обстоятельствах не позволила бы ему солгать. Это шутливое замечание поразило меня своей антикульминационностью. И тем не менее я поверил ему. Если Рэд говорил, что ничего не знает об украденных облигациях, то я и выбросил эту вероятность из головы.
Несмотря на испытанное мной облегчение оттого, что он не виновен, все же эта история заставляла меня беспокоиться и нервничать. Мне казалось преступным ничего не предпринимать, но, несмотря на это, руки мои были связаны. Едва ли я мог затеять самостоятельное расследование, ибо любая улика выводила на след призрака, а эта тема, как недвусмысленно дал понять Рэд, была под запретом. Тем временем полковник был относительно спокоен, так как полагал, что детектив все еще работает над делом. Я, соответственно, ничего не делал, но смотрел в оба, в надежде, что что-нибудь произойдет.
В первую неделю после отъезда сыщика настроение Рэда было абсолютно невыносимым. Это не имело ничего общего с украденными облигациями, но было всецело связано с поведением Полли Мэзерс. Она едва замечала существование Рэда, настолько она была занята восторженным молодым шерифом. Я не знал, что произошло, но подозревал, что дело в передаваемых шепотом гипотезах относительно призрака.
Мне особенно запомнился один вечер, когда она унизила его в присутствии всех соседей. Мы немного опоздали на вечеринку и увидели, что Полли, как всегда, находится в центре внимания группы смеющихся молодых людей, каждый из которых заявлял право на танец. Они потеснились, пропуская Рэда в свой круг и тем самым молчаливо признавая его право первенства. Почтительно поклонившись, он поинтересовался, какие танцы она оставила за ним. Полли грубо ответила, что сожалеет, но все ее танцы уже розданы. Рэд небрежно пожал плечами, неторопливо направился к двери и исчез на всю ночь. Когда он появился ранним утром в «Четырех Прудах», его лошадь, как сообщил мне дядя Джейк, выглядела так, словно на ней скакал «сам дьявол».