Загадка Катилины
Шрифт:
Никакого прогресса в моем деле не намечалось, оно еще не было представлено в суд, хотя, как он заметил, моя победа просто очевидна.
— Но почему так долго? — пожаловался я. — Когда Клавдии опротестовали завещание Луция, то Цицерон решил все за несколько дней, а не месяцев и не лет.
Уголок рта Волумена слегка дрогнул.
— Тогда, возможно, вы опять обратитесь к Цицерону? — сказал он кислым голосом. — Ах, ну да, ведь он слишком занят. Ну, а я делаю все возможное. Если бы я был одним из самых влиятельных политиков в Риме, тогда, конечно, я сразу бы
— Я понимаю.
— Нет, если вам кажется, что вы можете рассчитывать на помощь Цицерона, то пожалуйста…
— Это была особая благосклонность. Если ты говоришь мне, что делаешь все возможное…
— Да, но Цицерон бы сделал больше, я уверен, и лучше и быстрее…
В конце концов мне все-таки удалось его успокоить. Неприятно было вспоминать одолжение, которое мне сделал Цицерон. Без его помощи и влиятельных связей мое дело могло бы застрять в судах на много лет, мне пришлось бы сидеть в Риме, пока не поседеет моя борода.
Вечером седьмого дня мы упаковали вещи, а рано утром на рассвете выехали за город.
В поместье мы вернулись после полудня, грязные и усталые. Диана сразу же выскочила из повозки и побежала к загонам, где находились ее любимцы.
Вифания убедилась в том, что рабыни без нее запустили хозяйство, побранила их небрежно и удалилась в свою комнату — прятать драгоценности.
Я расспросил Арата, что случилось в мое отсутствие. Река еще более обмелела, что было обычно для этого времени года.
— Я бы и не заметил этого, — сказал он, — если бы не одно затруднение — с колодцем…
— Что за затруднение?
— Вода в нем испортилась. Я вчера заметил. Возможно, кот или какое-либо дикое животное через решетку ограды прыгнуло в колодец и утонуло.
— Ты хочешь сказать, что в колодце находится труп животного?
— Я точно ничего не могу сказать. Вкус воды, как я уже говорил…
— И что ты предпринял?
Судя по резкому движению его головы, я говорил слишком грубо и напористо.
— В таких случаях нужно поднять решетку, опустить ведро или крюк и постараться поддеть труп. Ведь мертвые тела плавают, вы знаете…
— И ты это сделал?
— Постарался. Но мы ничего не подняли. В какой-то момент крюк за что-то зацепился, но его с трудом вытянули двое рабов. Может, каменная кладка разрушилась. А возможно, обвалилась и большая часть колодца. Тогда, может быть, в колодец и проникло животное, обитающее в норе. Если кладка обрушилась — но это всего лишь предположение, — то дело серьезное. Во время починки нельзя будет пользоваться колодцем, а вода в реке мелеет…
— Как же мы узнаем, обрушились стены или нет?
— Кто-то должен туда спуститься.
— А почему вчера этого не сделали? Или утром? А тем временем какой-нибудь хорек или крот разлагается там и все больше портит воду.
Он скрестил руки за спиной и потупил взор.
— Вчера, когда крюк зацепился, было уже слишком Поздно и темно. А утром с запада пошли тучи, мог начаться дождь и замочить стога на северном поле. Я приказал всем побыстрее убрать сено в сарай.
—
— Да, хозяин, но несколько дней назад я приказал часть его выставить на солнце. Чтобы предотвратить распространение болезни.
Я потряс головой, сомневаясь в правдивости его рассказа.
— И что, утром шел дождь?
— Нет, — сказал он почти не разжимая рта. — Но тучи были очень темными, и вдали слышались раскаты грома. Даже если бы мы не были заняты сеном, то я не стал бы посылать раба в колодец в ожидании грозы. Я знаю, как вы цените своих рабов, хозяин, и я не собираюсь попусту рисковать ими.
— Хорошо, — сказал я мрачно. — Достаточно ли времени для того, чтобы послать человека в колодец перед тем, как стемнеет?
— Я как раз собирался это сделать, когда вы приехали, хозяин.
Вместе с Аратом мы подошли к колодцу, где уже собралась группа рабов. Они связали между собой несколько веревок и сделали приспособление для сидения. Один человек обвязался веревкой, а другие принялись его спускать.
К нам присоединился Метон, раскрасневшийся от похода на вершину холма. Когда я ему объяснил, в чем дело, он незамедлительно предложил, чтобы в колодец опустили именно его.
— Нет, Метон.
— Но почему нет? Я подходящих размеров, проворный, не тяжелый.
— Не говори глупостей.
— Но, папа, мне будет так интересно посмотреть.
— Не смеши, Метон. — Я понизил голос. — Ведь это опасно. Даже и не проси. Для этого и существуют… — Я вовремя сдержался и не сказал слово «рабы», представив, насколько резко это прозвучит для моего сына.
А для меня самого? Неужели я настолько огрубел?
Неужели вместе с поместьем я приобрел и образ мыслей таких людей, как Публий Клавдий или покойный Катон? Пользуйтесь живым орудием, пишет Катон, пока оно не сломается, а потом покупайте новое. Я всегда презирал таких, как Красс, кто ценит рабов, исходя из количества полезной работы, которую они могут сделать. Вот так, подумал я, дайте человеку поместье, и он станет новоявленным Катоном; дайте ему рудники и торговые корабли, и он станет Крассом. Я сам отвернулся от Цицерона во многом потому, что он перешел на сторону тех, кого некогда презирал. Но, возможно, такова природа вещей — когда человек богатеет, он становится жадным, от успеха он впадает в тщеславие, и даже мельчайшая доля власти делает его безучастным к судьбам других. Ведь не могу же я сказать, будто чем-то отличаюсь от других?
Такие мысли промелькнули в моем сознании с быстротой молнии.
— Ты не полезешь в колодец, Метон, потому что я сам туда спущусь.
Эти слова удивили меня самого так же, как и Метона.
— Ох, папа, кто же на этот раз говорит глупости? — запротестовал он. — Пойду я, я ведь меньше и стройней.
Рабы тем временем смотрели на нас в полном недоумении.
Арат положил нам обоим руки на плечи и отвел в сторону.
— Хозяин, предупреждаю вас, это слишком опасно. Для того и существуют рабы. Если вы сами будете браться за любую работу, они вас не поймут.