Загадка Отца Сонье
Шрифт:
Поспешил, между прочим, совершенно напрасно. Конечно, латыни я не обучался, тут и говорить нечего, но в нашем la langue d'oc, [11] по сути том же провансальском, есть много словечек, почти точь-в-точь латинских, так что даже в пасхальных проповедях, читаемых на латыни, я нет-нет да что-нибудь и могу иногда уразуметь. Иной раз и побольше половины. Преподобный мог бы легко и сам об этом догадаться – языки нашей местности он, кстати, знал не хуже французского и своей латыни, — видимо просто справедливо догадывался, что суть его беседы с кардиналом мне будет одинаково трудно уразуметь, на каком бы языке они там между собой ни разговаривали, хоть по-французски, хоть на латыни, а хоть бы даже и по-китайски.
11
Язык, на котором говорят в Лангедоке. Отсюда происходит и название самой провинции.
Все-таки кардинал (верно, дабы удостовериться) бросил мне несколько слов на латыни. Я легко понял, что он велел мне катить
Так некоторое время мы двигались молча, кардинал лишь потягивал носом, наслаждаясь прелестными запахами этого утра и розовых кустов, и только после того, как я по его команде свернул на боковую аллею, он наконец заговорил, обращаясь к кюре. Причем заговорил пока что ни на какой не на латыни, а на обычном французском.
Китаец Чжу,
Септимания, Вульгата с Септуагинтой, [12] деспозины, мелхиседеки, — в общем, разговор, в котором ваш покорный слуга не понял, за исключением малого, прости Господи, ровно ни черта
12
Септуагинта– перевод книг Ветхого Завета на греческий. Вульгата– на латынь.
— Так вот, сын мой, — сказал он, — вернемся к нашему давешнему разговору. Благочестивое королевство Септимания, о коем вы говорили, действительно, некогда существовало на нашей земле. И правили им, вероятно, в самом деле те, кого вы имеете в виду. Я ознакомился с вашими документами, так что… нет-нет, я не берусь утверждать, но – вполне, вполне вероятно. И столь же вероятно, что престол их (снова же не утверждаю – но…), что престол их даже обоснованнее римского. Однако – что же из этого следует?
— Что же следует? — эхом отозвался отец Беренжер.
— Что надо, подобно варварам, во второй раз уничтожить Рим? — вопросом на вопрос ответил кардинал.
— Отчего же именно "уничтожить"? Я совсем не имел в виду… Я лишь полагал…
— Ах, вы, должно быть, полагали их, скажем так, взаимосуществование, — не дал ему закончить фразы кардинал. — Но в таком случае неминуемо возникает вопрос и об их взаимоподчинении, об их большей или меньшей благодатности и близости к Создателю.
В ответ отец Беренжер сказал нечто на латыни, из чего я лишь вынес, что это, де, "пастве решать". Ну да мало ли что я там вынес – суть их разговора была для меня такой же туманной, как какая-нибудь аэродинамика.
Его преосвященство тоже некоторое время говорил на латыни, из чего я уж не вынес и вовсе ничего, а затем опять перешел на французский:
— Знаете, кюре, я когда-то весьма увлекался китайскими древностями и оттуда запомнил одну презабавнейшую историю. Поскольку Китай – истинная родина бюрократии, то там, при их многобожии, и среди богов существовала строгая иерархия с разделением сфер ответственности, как это у нас – по министерствам. Так вот, некий крестьянин, — Чжу, помнится, было его имя, — этот самый Чжу исправно молился и приносил жертвы одному божку, ответственному за урожай, а урожая из года как не было, так и нету. Возроптал бедняга и отправился в другой храм, к божку, что повыше, и подал бумагу… Они к своим божкам имели обыкновение обращаться лишь письменно; ну, в общем, как у нас в любом департаменте… Короче говоря, наябедничал на нижестоящего божка вышестоящему по всем статьям: нерадив, мол, сей божок, не делает своей работы, несмотря на исправные подношения… Ах, всё, всё как у нас!.. И что же вы думаете? Вскорости получил ответ. Тоже, заметьте, в письменной форме! Да, дескать, божок тот недоглядел, за что будет ему надлежащее взыскание по службе. Тебе же за кляузы и за нарушение субординации полагается сто палок по пяткам. Кстати, так оно все и вышло: храм нерадивого божка внезапно сгорел, а крестьянина Чжу за недоимки призвал к себе тамошний феодал, и ему отмерили ровнехонько те самые сто палок. Поучительная, не правда ли, история?.. — С этими словами он чуть повернул голову ко мне и, как мне показалось, даже слегка подмигнул. — И теперь представьте себе, кюре, — продолжал он, — что существуют два престола Господня, один в Риме, другой в некоей Септимании… Да во всей Европе воцарилось бы то же самое, что я вам расписал… Оно, конечно, к сожалению, и воцарилось, но гораздо позже, в пору нынешнюю, с явлением на свет уже нашего, доморощенного бюрократизма, с этими нашими бесчисленными министерствами и отделениями… Но представьте себе раннее средневековье, когда глубинная вера в людях все-таки была!.. Эти бесконечные кляузы! Риму – на Септиманию, Септимании – на Рим! Да еще, в отличие от Китая, где все расписано, иди пойми, кто тут главней. Наступило бы просто светопреставление!.. Да и как прикажете общаться? В вашей Септимании, как известно, говорили по-еврейски… Оно, разумеется, ближе к истинному слову Божьему, но в Риме-то разговаривают на латыни. В отличие от Септуагинты, переводчики которой за малейшую неточность рисковали поплатиться головой, [13] наша Вульгата, конечно, весьма и весьма далека от первоисточника, как вы и сами знаете… — Он покосился на меня и, видимо, по моему лицу понял, что все эти слова для меня темный лес, поэтому продолжил все так же по-французски: — …но
13
Что касается Септуагинты, то кардинал имеет в виду следующую вполне реальную историю. В начале н. э. в грекоязычной Александрии проживало множество евреев, которые часто ссылались на свое Святое Писание. Правитель Александрии решил прочесть эту книгу, но без малейших искажений в переводе. Для этого было отобрано семьдесят наиболее образованных евреев, каждого из них заперли в отдельной келье, чтобы они не имели возможности общаться, и каждый должен был сделать свой перевод. В случае малейших разночтений было обещано, что всем семидесяти отрубят головы.
В конце концов, когда переводы сличили, они оказались практически идентичны. Так эта книга с тех пор и называется – Септуагинта, что означает, "Книга Семидесяти". (авт.)
Отец Беренжер также перешел на латынь. Говорил он долго и с необычным для него жаром, но из этих его слов я понял только одно – что когда-то какой-то Пипин с согласия Рима сверг какого-то Меровея.
Тем временем кардинал обернулся и посмотрел на меня проницательным взглядом. Его умные глаза, казалось, видели меня насквозь.
— А наш парубок не так-то прост, — вдруг, улыбнувшись, сказал он. — Кое-что он явно кумекает… — Мне стало не по себе, я ожидал, что за сим воспоследует кардинальский гнев, но его преосвященство довольно мягко продолжил. — Что ж, не вижу ничего предосудительного в том, что юноша узнает чуть побольше об истории своей страны, в том числе и о не самых приглядных ее сторонах. Коли любопытно, послушай, мой мальчик. Были такие Меровинги, которых принято называть "ленивыми королями". Чтобы не впасть в ересь, не буду останавливаться на их происхождении, хотя это, быть может, самое интересное в них… Говорят, родом они были с Востока, потому и правили, подобно восточным царям, то бишь ничего не делая, проводя время в усладах и пиршествах, — отсюда и их прозвище. Впрочем, одно полезное дело они все-таки умели делать – наложением рук исцелять от проказы. Занятно, не правда ли? И ни о чем ли это не напоминает? Пришедшие им на смену Каролинги, подражая своим предшественникам, тужились лечить таким же способом хотя бы от золотухи, по крайней мере, слух такой всячески поддерживали, но, уверен, это лишь тщательно созданный ими миф… А правили страной за Меровингов четыре майордома. И вот один из них, Пипин по прозвищу Короткий, отец нашего Карла Великого, имея большое войско и почувствовав свою силу, заручился поддержкой Рима, взял да и сверг последнего из благородных Меровингов, и сам воссел вместо него на франкский престол. Случалось и такое в те немилосердные времена… Я рассказал тебе это, маленький хитрюга, — добавил он вполне благодушно, — дабы унять твое любопытство, ибо излишнее любопытство, тем паче никем не дозволенное любопытство – одна из самых верных дорог в ад. — Но последние слова он произнес, глядя уже почему-то не на меня, а на отца Беренжера, тот же, в свою очередь, слегка потупил взор. — А теперь, — снова повернулся ко мне его преосвященство, — иди-ка прогуляйся вон у того фонтана, я хочу насладиться запахом этой акации, и мы кое о чем еще немного поговорим с господином кюре. Когда понадобишься, я кликну тебя. Ступай.
С четверть часа я, томясь от скуки, кружил вокруг фонтана поодаль от них, как запряженный мул вокруг мельничного жернова; тем временем отец Беренжер и его преосвященство вели оживленную беседу. Фонтан был не так уж и далеко от них, поэтому некоторые слова все же долетали до меня. Так, я уловил, что мой преподобный что-то говорит, кажется, о своем происхождении, причем (о, Боже!) уж не от тех ли самых Меровингов?! Кардинал же, перебирая четки, говорил гораздо тише и с меньшим пылом; единственное, что я услышал от него, это что он, по-моему, призывал нашего кюре к терпению и покорности судьбе.
Наконец они примолкли, его преосвященство поманил меня пальцем, и мы тронулись по благоухающей аллее в обратный путь. Отец Беренжер шел сбоку молча и опустив глаза, в задумчивости перебирая четки – кажется, он был не особенно доволен этой беседой, кардинал же продолжал о чем-то живо говорить, но на такой изысканной латыни, что понять удавалось вовсе считанные слова. Говорил он о каком-то чувстве вины, которое, кажется, до сих пор почему-то испытывает Ватикан, и о том, что кое-какие вещи, касающиеся лично отца Беренжера, все-таки с Божьей помощью, вероятно, можно будет в скором времени поправить.
— Одно дело – целое королевство и, быть может, судьба всей Европы, — на миг перейдя на французский, сказал его преосвященство, — а совсем иное судьба лишь одного… (тут он произнес совсем уж загадочное слово)…лишь одного-единственного деспозина. [14] — И снова перескользнул на свою витиеватую латынь.
Только у самого кардинальского дома, перед тем, как расстаться с моим преподобным, его преосвященство опять перешел на французский.
14
Деспозины – согласно одной из версии, прямые потомки рода Иисуса Христа.