Загадка Отца Сонье

Сухачевский Вадим Вольфович

Да при чем, при чем тут какие-то стихи? Стихов я и вовсе не люблю, мадам!

— Mais si vous ne lisiez pas ses vers, peut-^etre ce monsieur, familier `a vous, n'йcrivait pas autent les vers? Peut ^etre, c'est un tout `a fait autre monsieur Mallarme? [26]

Как же! А "Иродиаду", сии драматические фрагменты, кто же, в таком случае, не он, что ли, написал?.. Что, съели, мадам? Выходит – натурально тот самый господин Стефан Малларме, не так ли?.. Да нет, не читал я их, повторяю, не читал я этих фрагментов! И причину вам объяснил уже. А вот видеть этого самого Малларме – один раз, в самом деле, видел. Только в ту пору он был чуть помоложе, чем на вашей

фотографии. Коли угодно – весьма приятный господин, большего сказать вам о нем, к сожалению, не могу.

26

Но если вы не читали его стихов, то, быть может, знакомый вам господин вовсе стихов и не писал? Может быть, это какой-нибудь совсем другой господин Малларме? (фр.)

А вот это – месье Клод, Клод Дебюсси; кажется, музыку начинал сочинять, в которой я уж и вовсе мало что понимаю. Тоже был в ту пору гораздо моложе. Да, да, мадам, всех их видел воочию, и нечего так пучить на меня глаза!

Вдруг прищурилась эдак хитренько:

— Permettez de demander – et quand aviez-vous le bonheur de voir ceux-ci? [27]

Когда?.. В самом деле, когда?.. Как огромен этот проделанный мною, уже почти замкнувшийся вековой круг! Но если переступить через эту единичку с двумя нуликами, то получится не так уж много – всего каких-нибудь тринадцать лет. Вперед или назад – какая разница?..

27

Позвольте спросить - и когда же вы имели счастье всех их лицезреть? (фр.)

Кажется, эти "treize ans" [28] нечаянно и сорвались у меня с языка – просто запутался в направлении.

Покачала головой, вздохнула понятливо.

— А Шекспира и Гомера вы случайно тогда же где-нибудь там не встречали?

Интересно, где это – там?.. В сумасшедшем доме, что ли? Ну да, приняла, верно, за умалишенного. Всего на какую-нибудь четверть моложе меня, но эту мою лишнюю четвертушку считает достаточной для полного умопомрачения. Нет, нет, глупая семидесятипятилетняя девчонка, с господами Шекспиром и Гомером я не был знаком, не пересеклись наши с ними круги! А вот с этими господами, что висят у вас поблекшими, как ваши глаза, фотографиями на стенах с облезлыми обоями, — с ними я знаком был, как бы вы не качали головой, не закатывали глаза и не прятали эту покровительственную улыбочку за краешками морщинистых губ. Неужели нельзя понять, выбрать нужное направление, когда твоя память беспрерывно движется туда и сюда по этому кругу?

28

Тринадцать лет (фр.)

Я знал даже того, за кем Его Святейшество – наивнимательнейшим образом… Того, кто был… Ах, кем, кем же он и вправду-то был?.. Впрочем, вам этого все равно не понять! Как не понять, наверно, и мне. Хотя вот он, рядом, держит меня за руку и тихим голосом говорит: "Ты сказал…"– это при том, что, видит Бог, уж сейчас-то не говорил я ничего такого.

Так чего же удивляться, что я знал и их – и monsier Мориса, и monsier Стефана, и monsier Клода, я видел их так же близко, как вижу сейчас вас! Неужели так трудно понять?.. Уж это даже попроще, чем наш с вами застарелый, как вся старь на земле, le rhumatisme!

…Не понимает…

n

Гости

— …А вот мы наконец дождались и нашего господина Малларме! — провозгласил отец Беренжер, когда в гостиную наших апартаментов вошел последний из приглашенных гостей, человек лет сорока пяти (старик, то есть, по моему тогдашнему разумению), худощавый, с несколько впалыми щеками и умными, проницательными глазами.

До него уже пришли пятеро, причем один из этих пятерых был не больше не меньше как епископ. Епископ Бьель, — так его впоследствии представили остальным. Я же, тыкаясь поцелуем в епископскую руку, помню, не ощутил почти ни малейшего благоговения. После утреннего поцелуя кардинальской руки это было бы примерно то же, что, имея при себе сотню франков, возлетать от счастья под небеса при находке монеты в десять су. Да еще ежели находишься при человеке (ежели только он впрямь всего лишь человек), о котором – сам Его Святейшество…

Нет, ничего я такого на сей раз не ощутил, кроме морщинистой кожи под моими губами и все того же запаха тлеющей старости…

Епископ Бьель пришел вместе со своим племянником, коего звали господин Эмиль Хоффе, очень приятным и совсем молодым человеком, лет, наверно, двадцати. Сам епископ был несколько моложе кардинала, которого я видел поутру – пожалуй, на столько же, на сколько господин Хоффе был старше меня, и их сложение по той хитрой арифметике давало такой же округлившийся ноль, ничто, некую гармонию, которую нежелательно разрушать. Поэтому господин Хоффе все время неотлучно сидел рядом с епископом, и говорили они очень слаженно, фраза одного являлась как бы продолжением фразы другого.

Вслед за ними появились почти такие же молоденькие, как епископский племянник, ну, может, года на два на три его постарше, господин Морис и господин Клод – да, да, коль угодно, те самые, Метерлинк и Дебюссии (добавляю на тот случай, если когда-то какая-нибудь Роза Вениаминовна с лягушачьими глазами не возжелает поверить, что я воочию видел этих двух будущих знаменитостей). Эти были примерно ровесниками, что по тому же, выведенному мною позже закону вело к их взаимоотталкиванию, потому они говорили всегда наперекор друг другу.

Была еще одна гостья, явившаяся в одиночку, несмотря что дама, — госпожа Эмма Кальве, знаменитая парижская певица, как я узнал позже. А в первый миг, помню, поразил ее наряд – черное, совершенно какое-то воздушное платье, все время колыхавшееся на ней, так что, казалось, она сама является частью воздуха и при малейшем дуновении может легко воспарить.

Здешний гостиничный лакей, заказанный на вечер отцом Беренжером, при виде такого почтенного гостя, как епископ, делал все, что от него требовалось, с механической безошибочностью, наперед угадывая каждое желание гостя, вазу с виноградом пододвинуть или там сигару своевременно зажечь, или наполнить вином бокал (и как-то успевая при этом немного подозрительно то и дело поглядывать на воздушную госпожу Кальве), так что мне на этом званом вечере делать, в сущности, было нечего, и я мог незаметно прислушиваться к мудреным разговорам, которые тут велись.

— …Если вернуться к нашему вчерашнему разговору, — обращаясь к отцу Беренжеру, сказал епископ, — то древняя земля Лангедока…

— …Да, да, — подхватил его племянник, — в самом деле эта земля таит в себе множество, тайн, как исторических, так и эзотерических. Думаю, члены ордена Тамплиеров действительно докопались до некоторых, что главным образом и стало истинной причиной их гибели, ибо существуют тайны, не всегда позволительные для смертных. Порой смертельно опасно переступать черту…

— …разделяющую тайны Божеские и человеческие, — без малейшей паузы в продолжение его словам закончил фразу епископ Бьель. — В противном случае может возникнуть греховный соблазн ощутить себя чем-то большим, нежели просто смертный человек, сотворенный Господом нашим из глины и прочей земной грязи.

— Но как же в таком случае быть с любыми мистическими учениями? — вмешалась в разговор воздушнейшая госпожа Кальве. — Что это, как не попытка человека приблизиться к запредельному?