Загадка Рафаэля
Шрифт:
Все смотрели на Аргайла с печальным недоумением. Он чувствовал себя насекомым под лупой.
— Вы должны были сообщить мне об этом раньше, — с нажимом сказал Боттандо. — Я пошел к Томмазо только потому, что был уверен: мы наконец получили стопроцентное доказательство того, что «Елизавета» оказалась фальшивкой. А если бы он стал все отрицать? Мы ничего не смогли бы доказать. Вы дважды ошиблись в течение одного года. Это рекорд.
— Я знаю, — грустно согласился Аргайл, — мне и самому ужасно неприятно. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, это то, что оба раза я был абсолютно уверен. Я не могу понять, почему так случилось. Должно
— Нет, неправда. Забудьте о Рафаэле. Больше вам никто не поверит, даже если вы найдете настоящего. Займитесь своим Мантини — с ним по крайней мере все ясно. И в будущем будьте скромнее.
После этого разговора прошло несколько месяцев, которые Аргайл, следуя совету генерала, посвятил тому, чтобы Карло Мантини занял подобающее ему место в художественном пантеоне. Его неожиданная увлеченность предметом диссертации была связана не только с исследовательским азартом. Бирнес простил Аргайлу его подозрения, но мягко дал понять, что тот должен как-то оправдать дружеское доверие. Он также намекнул, что после того, как Аргайл защитит диссертацию, он мог бы взять его на работу в свою римскую галерею.
Когда у Аргайла замаячила перспектива постоянного проживания в Риме, он заставил себя работать. Каждый день он тащился в «Херциану» — немецкую библиотеку по искусству. У него не осталось никаких оправданий, чтобы не работать, — он имел в своем распоряжении все необходимые книги и огромный стимул в виде предложения остаться в Риме. Флавия тоже немилосердно погоняла Аргайла, постоянно напоминая, что это нужно для его же собственного блага. Он соглашался с ней; несмотря на разность характеров, их дружба становилась все теснее.
Нельзя сказать, чтобы тема сильно увлекала его. С утра Аргайл шел в библиотеку, потом неторопливо, со вкусом обедал в пресс-клубе, затем возвращался домой и садился за машинку. Работа продвигалась медленно и с трудом, много часов он просидел, пялясь в потолок в надежде почерпнуть вдохновение или хотя бы найти в себе силу воли заняться делом. Над рабочим столом Аргайла висела репродукция фальшивого Рафаэля: он по-прежнему восхищался «Елизаветой», даже зная, кто ее написал. Рядом с ней он прикрепил ксерокопию картины, которую Морнэ взял за основу. Красавица и чудовище. Два этих снимка служили Аргайлу напоминанием об итальянском приключении. Оглядываясь назад, он не без удовольствия думал о своей роли в этом громком деле.
Дело все-таки продвигалось вперед, пока Аргайл не увяз в центральной части, касающейся истории с подделкой, — ему хотелось украсить ее какими-то новыми, неизвестными доселе фактами. В январе он должен был выступить с докладом о Мантини на конференции историков-искусствоведов. Аргайл согласился участвовать в конференции с большой неохотой: во-первых, он не представлял, как будет пересказывать в десятый раз то, что всем давным-давно известно, а во-вторых, потому что в январе в Англии стоит самая отвратительная погода.
Размышляя об этом, Аргайл с сигаретой в руке лежал на диване и, уставившись в стену, тяжело вздыхал. От сидения за машинкой у него разболелась спина. Он снова взглянул на репродукции картин. До чего же страшна та, что изображена на ксерокопии! Кто и когда носил такие громоздкие грубые ожерелья, даже в шестнадцатом веке? Что за нелепый дизайн. А это кольцо с мертвыми птицами!.. Господи…
Аргайл встал и прошелся по комнате — сверкнувшая в его голове мысль требовала движения. Так, быстро прикидывал он, сколько времени у меня уйдет на поиск необходимых материалов? Придется поработать, но когда знаешь, что искать, все значительно упрощается.
У него появилось искушение бросить на сегодня всю работу, выйти на улицу и прогуляться под неярким осенним солнцем, найти Флавию и рассказать ей о своем новом открытии. Но он поборол это искушение; Флавия — терпеливая девушка, но не святая. Она станет критиковать его за преждевременные выводы, к тому же у нее много работы, и не стоит ей мешать.
Аргайл начал собирать недостающие факты. Мало-помалу ему удалось подготовить достаточно солидную аргументацию. В конце ноября он отправился в Лондон повидаться с Бирнесом — тот хотел обговорить с ним кое-какие вопросы, касающиеся его будущей работы в Риме. Его покровитель при более близком знакомстве оказался очень милым человеком, с тонким чувством юмора. После встречи с Бирнесом Аргайл откопал Фила и выкручивал ему руки до тех пор, пока тот не согласился уговорить отца пригласить его на ленч в Национальном тресте. [11] В результате этой встречи Аргайл получил приглашение провести уик-энд в йоркширском поместье Фила, насквозь продуваемом ледяными декабрьскими ветрами. После этого он вернулся в Рим.
11
Организация по охране исторических памятников, достопримечательностей и живописных мест.
Флавия гадала о причинах происшедшей с Аргайлом перемены. До последнего времени он не выказывал ни малейшей увлеченности предметом своей диссертации и вдруг ради двадцатиминутного выступления на конференции начал работать как одержимый. Он сидел за рабочим столом долгими часами, часто далеко за полночь, что-то писал, зачеркивал, делал сноски. Он отказался показать ей доклад, когда Флавия предложила просмотреть его на предмет орфографических ошибок.
— Ты услышишь его на конференции, — сказал он, — если, конечно, захочешь поехать со мной.
ГЛАВА 16
Аргайл очень волновался — он не ожидал, что придется выступать перед такой большой аудиторией. «Здесь будет по меньшей мере человек двести, даже если не считать тех, кто уйдет пить чай, — думал он, шагая к трибуне. — Ну ничего, через пару минут они забудут про свой чай».
Аргайл выложил доклад и оглядел аудиторию, ожидая, когда гул голосов стихнет. «Все должно получиться. Выступление предыдущего оратора не сравнится с моим. Мой доклад станет для них настоящим потрясением». Он помахал рукой своему бывшему сокурснику Рудольфу Беккету, с мрачным видом сидевшему в кресле. Аргайл с трудом уговорил его прийти на конференцию; сейчас Беккет был явно смущен тем, что приятель решил привлечь к нему внимание.
— В последние несколько месяцев, — начал Аргайл, — было много дискуссий — в серьезных журналах и популярных печатных изданиях (вежливые смешки) по поводу подделки Жана-Люка Морнэ, ошибочно приписанной Рафаэлю. Как вам известно, бывший директор Национального музея в Риме вскоре предстанет перед судом за участие в этой афере. Я не буду касаться криминального аспекта истории, дабы не вступать в противоречие с итальянскими законами и не нарушать права доктора Томмазо на справедливый суд.