Загадка тауматургии
Шрифт:
В комнату вбежал Луи, держа в левой руке газовую лампу и кухонный нож в правой. Поверх мешковатой льняной пижамы мужчина накинул коричневый плащ с капюшоном. Глаза закрывали квадратные очки на резинке, рот и нос прятал кожаный платок, а на руках виднелись перчатки.
«Он собирался на улицу? В такое время?» — подумал парень.
— Сэмюэль! Что сталось? — выставил вперед лампу Луи. Когда круг света прыгнул на парня, мужчина отступил на шаг. — О боги! Что с тобой?
— ... Кошмары, — смотря в сторону,
— Я про шею! Что сталось с шеей?
— С шеей? — опустил взгляд вниз. На воротнике багровели пятна крови. Парень приложил пальцы к шее; болезненно зашипел и отдернул руку, как от горячего чайника. — Расчесал.
— Мне это не нравится, Сэмюэль. Мне это очень не нравится.
— Луи, послушай...
— Нет, нет, нет, нет, — протянул мужчина. — Это ты послушай. Я не гоню тебя сейчас, но, чтобы с восходом солнца ноги твоей здесь не было. Ты меня понял?
— Луи, ты не...
— Нет! — неожиданно воскликнул продавец. — Нет... Я все сказал. Ты меня понял?
Сэмюэль прикусил губу и медленно кивнул.
«Да, что на тебя нашло?» — подумал он.
— Хорошо, — с облегчением выдохнул Луи и повернул к выходу.
— Книга, — осторожно произнес парень, ожидая еще одного вскрика. Но мужчина лишь повернул голову.
— У матраса. Могу оставить свет, — поставил он лампу на пол, где стоял.
— Сколько?
— Двадцать пять. Можешь заплатить позже.
— Спасибо, — опустил парень взгляд. — И...
— Да?
— Ты продаешь трости?
Сэмюэль покинул «Всякую всячину» еще до рассвета. В желтом смоге ночного графства по тротуару неловко стучала обтесанная палка. У парня язык не поворачивался назвать это тростью. Гладкая рукоятка изгибалась в ладони, подобно червю. При взгляде на нее в памяти всплывали пальцы-сороконожки из кошмара.
Перед уходом парень бегло просмотрел Странствия в ночи.
«Чулять!» — первое, что пришло в голову после прочтения.
Сэмюэль нарушил первое правило, даже не зная об этом.
«Никакой практики без знания последствий».
Он полез в грезы, думая, что они не были частью тауматургии. И получил по заслугам. Правая рука и часть ноги стали платой за глупость и поспешность.
Парень помотал головой.
«Как мне быть?» — размышлял он по пути на завод.
Когда Сэмюэль обошел станки, в окна цеха сквозь желтый смог стали пробиваться лучи утреннего солнца. Парень грохнулся на стул. Посмотрел на часы. До начала смены оставалось тридцать семь минут, и две минуты до прихода Андреа «Свинкова».
Взгляд упал на лежащий на столе черный портфель.
«Если тауматургия стала причиной, то может стать избавлением? — подумал парень. — О боги, лишь бы в дневнике Рентина были ответы. Молю».
Скрежет двери вытянул Сэмюэля из потока мыслей. Он глянул вперед. Со стороны входа семенил
— Доброе утро, мистер Берислави! — обыденно поздоровался глава цеха.
Сэмюэль хотел приложить правую руку к сердцу, но быстро вспомнил, что сейчас та безжизненно висела вдоль туловища. Парень прикусил губу и слегка кивнул в ответ.
— Что с вами? — спросил глава, указывая на шею. Сэмюэль заранее обернул ее кожаным платком, чтобы спрятать раны.
— Эм... Порезался во время бритья, — наспех соврал парень. В следующий миг вспомнил про щетину, но было уже поздно. Андреа нахмурился.
— А это? — кивнул глава цеха на опирающуюся о рабочий стол трость.
— Упал. Думаю, завтра все пройдет.
— Вот как, — протянул Андреа. — Мистер Берислави, если вы плохо себя чувст...
— Я в полном порядке! — перебил Сэмюэль. Он не желал даже слушать об этом. Отца уволили сразу, как вскрылась болезнь. — Правда. Завтра, послезавтра будут живее всех живых!
— Очень надеюсь. Тогда выздоравливайте, мистер Берислави.
Глава медленно зашагал к кабинету. По пути он иногда оборачивался на парня, словно проверяя смертельно больного на признаки жизни.
Когда Андреа захлопнул дверь, Сэмюэль глянул в сторону входа. Ему нужна была помощь. Он не хотел втягивать в это Дерека, но внутри парень понимал, что один не справится.
Стоило бородатому мужчине подойти к столу, Сэмюэль, дрожа, встал.
— Мистер Нейви, — произнес он. — Нам нужно поговорить.
? ? ?
Улица Никелова сильно отличалась от остального графства. Названная в честь героя Южно-острокийской войны, она привлекала обеспеченных жителей Пейлтауна стоящим в конце дороги поместьем местного графа. Зажиточные купцы, владелец завода и некоторые главы цехов слетались сюда, как мухи на запах гнили. И никого не волновало, что сам граф Костров давно проживал в одной из далеких бароний.
По дороге на велосипедах ехали два офицера. За спинами раздавались удары колокола, сообщая о наступлении шести часов утра. Время выбрали не случайно. На заводе час назад началась смена, а продавцы только открывали лавки, ожидая прихода пассий и детей работников.
Офицеры остановились перед двухэтажным домом. Острая крыша с темно-коричневой черепицей наполовину уходила в смог, стены сияли молочным кирпичом. К входным дверям вела дорожка из выложенных на пожелтевшей траве камней.
— Твое мнение? — спросил Герман сквозь намотанный на носе и рте платок.
— Он богат, — ответил Невилл и покатил велосипед к дому.
— Потрясающее умозаключение! — нарочито радостно воскликнул Герман. — С зарплатой главы цеха купить здесь дом почти невозможно. Ну, разве что с работающей женой.