Загадка Веры Холодной
Шрифт:
Вере было неприятно слушать похвалу оружию, из которого ее едва не убили. Понятно, что Ерандаков восхищается конструкцией, но тем не менее. Она вдруг вспомнила фразу, напечатанную на светло-желтом фантике: «Отправляясь в путешествие, тщательно выбирайте попутчиков, и тогда вашему путешествию гарантирован благоприятный исход». Теперь-то ей ясно, что то была никакая не banalite, а указующий перст судьбы, намек свыше. Как было бы хорошо, пойми она все тогда! А лучше бы – во время разговора с Алексеем в день свадьбы…
Ах, Алексей, Алексей… Кто бы мог подумать!
– После неудачи в Сокольниках Спаннокки разъярился и решил действовать самостоятельно. Приехал в Москву, пригласил вас встретиться с ним…
«Пригласил», – иронично подумала Вера,
– Но вы устроили такой переполох в штаб-квартире московского отделения с многократным упоминанием его имени, что Спаннокки, предупрежденный Сильванским, предпочел срочно вернуться в Петербург. Они, вне всяких сомнений, предприняли бы еще одну попытку убить вас, Вера Васильевна, но утром следующего дня им уже было не до этого. Все изменники в нашем московском отделении были арестованы, а Спаннокки, узнав об этом, не покидал посольства до дня своего отбытия в Вену…
Ерандаков продолжал говорить, но Вера уже не слушала его, а думала о том, что неспроста, наверное, ей удалось остаться в живых. Бог спас, иначе и не объяснить подобное везение. Видимо, она еще не исполнила своего предназначения, рано ей умирать. Дело совсем не в возрасте, а в чем-то другом. Некоторые в младенчестве умирают. Любопытно узнать, какое оно – ее предназначение? Может быть, сбудутся мечты об актерстве? Или она должна служить Отечеству?
На прощание Ерандаков сказал с намеком:
– У меня такое чувство, Вера Васильевна, что мы с вами расстаемся ненадолго.
Сказал – и выжидательно уставился на Веру. Внимательно так, даже не моргал, и немного строго.
– Кто знает, Василий Андреевич. – Вера пожала плечами и тут же спохватилась: – Или вы хотите сказать, что имеете на меня какие-то виды?
– Что, если так? – Ерандаков ответил вопросом на вопрос и при этом хитро прищурился.
«Да провалитесь вы с вашими видами!» – едва не сказала ему Вера, но ответить подобным образом было невозможно. Она раскрыла рот для того, чтобы объяснить Ерандакову, что ему не стоит иметь на нее никаких видов, потому что она хочет жить спокойно, но совершенно неожиданно для себя сказала другое:
– Возможно… Не знаю… Мне нужно прийти в себя…
Смысл слов был неопределенным, но прозвучали они как обещание.
– Я искренне вами восхищаюсь, Вера Васильевна! – Ерандаков поцеловал Вере руку. – До свидания!
На обратном пути Вера мучилась сомнениями относительно того, стоит ли рассказывать Владимиру правду про Алексея или не стоит. Сначала больше склонялась к тому, чтобы не рассказывать, потому что иметь брата-изменника неприятно. Пусть Алексея и нет уже в живых, все равно неприятно. А потом все же решила рассказать, потому что правда всегда важнее лжи. Ерандаков прав, Владимир имеет право знать, каким человеком на самом деле был его брат и как он к нему относился.
Вечером того же дня Вера спросила у Владимира, почему он скрыл от нее то, что Алексей был офицером. Ничуть не смутившись, Владимир ответил, что брату его никогда не нравилась армейская служба, что свойственное юности романтически-возвышенное отношение ко всему армейскому оставило Алексея еще в училище и что после своего на удивление скорого выхода в отставку («он и двух лет не прослужил, представь себе!») Алексей попросил никогда не напоминать ему о военном прошлом. А если уж не надо напоминать, то, значит, и рассказывать никому не следует. Владимир дал честное слово, что не знал ни о службе брата в контрразведке, ни о том, что брат вообще продолжает службу. После этого Вера проверила, хорошо ли притворены двери (новая горничная Таисия имела один-единственный недостаток – чрезмерное любопытство), и рассказала мужу то, что узнала от Ерандакова. Когда рассказала, то сразу же пожалела, потому что лицо Владимира как-то враз почернело, глаза стали чужими, а на красиво очерченных скулах вздулись совершенно некрасивые желваки. Не говоря ни слова, Владимир ушел к себе в кабинет, запер дверь и просидел там безвыходно всю ночь. Вера дважды стучалась, но муж ей не отвечал. Она не спала всю ночь, сидела в кресле в гостиной, пыталась читать «Дэвида Копперфильда», но прочла всего две или три страницы, потому что все время прислушивалась к тому, что происходит в кабинете, и боялась, как бы Владимир не совершил чего-то непоправимого.
Утром, когда муж вышел к завтраку, Вера увидела, что на переносице у него прорезалась вертикальная морщина, губы стали тоньше и по бокам их прорезались горькие складки. Взгляд Владимира тоже изменился, потяжелел.
Все изменилось.
22
«Следствие по обвинению в должностных преступлениях бывшего московского градоначальника отставного генерал-майора А. А. Рейнбота и его бывшего помощника отставного полковника В. А. Короткого затягивается. По сообщениям из заслуживающих внимания источников, слушание дела начнется не ранее чем весной следующего года и обещает быть сенсационным».
«Драматург А. А. Гаринский написал пьесу под названием «Любви покорно все». Действие пьесы происходит в Крыму. В качестве главных героев в ней выведены два небезызвестных в столичных кругах красавца проводника – братья Омаровы, с которыми так любят развлекаться многие столичные дамы. Поговаривают, что именно из-за одного из Омаровых семь лет назад отравилась в Москве вдова купца М-ва. По завещанию она оставила Омарову все свое громадное состояние, которое ее дочери успели отсудить. Одна из дочерей затем спустила все свои деньги в Монте-Карло и, подобно матери, отравилась. Пьесу Гаринского намерен поставить один из московских театров, название которого пока держится в тайне».
Зимняя Ялта умиротворяла, радовала малолюдьем и немножко удивляла. Вере с Владимиром даже «повезло» увидеть снежную Ялту – редкое и недолгое зрелище, которым здесь принято любоваться, и солнце светит совсем не так, как зимой в Москве. Зима в Ялте – время дождей. Все зелено вокруг, будто весной, и море никогда не замерзает.
Про море Вера, забывшись, сказала вслух.
– Хорошо, что не замерзает, – заметил Владимир, глядя на пенные буруны волн. – Иначе было бы раздолье для контрабандистов и огромное беспокойство для властей. Морская контрабанда – дело хлопотное, а вот если бы можно было в Турцию зимой на санях, да еще и в отсутствие кордонов…
– Кордоны можно и на берегу устроить, – Вера нервно передернула плечами. – А сделать так, чтобы не было контрабанды, очень просто. Достаточно разрешить людям возить через границу все, что им хочется, и не станет никакой контрабанды.
Владимир в последнее время начал немного раздражать… нет, не так чтобы раздражать, а скорее разочаровывать. Вера стала замечать то, чего не замечала раньше. Люди недаром говорят, что глаза открываются только на третьем году брака. На третьем? Не всегда. Если пережить столько всего, что они пережили с Владимиром, то глаза открываются гораздо раньше. Правильнее даже сказать, что не глаза открываются, потому что они и не были закрыты, а начинает постепенно меркнуть придуманный тобой идеал, и его место занимает обычный человек, с достоинствами и недостатками. Вера сделала вывод – как только ты поймешь, что твой избранник обычный человек, это означает конец любви. Или начало конца. Обычного человека, такого же, как и все, любить невозможно. Можно уважать, можно ценить, можно испытывать к нему приязнь, можно в конце концов ненавидеть. Но не любить. Любят единственных, неповторимых, тех, кто значит для любящего больше, чем весь остальной мир. Нельзя любить и сравнивать, нельзя любить и закрывать на что-то глаза, нельзя любить и замечать недостатки. Пока еще недостатки подмечались через призму достоинств, но долго ли так будет продолжаться?