Загадка воскресшей царевны
Шрифт:
Если бы ему удалось перехватить взгляд девушки, он, возможно, сразу узнал бы ее и вспомнил, где они встречались, однако ее глаза были обращены к окну, и чем дольше она в него всматривалась, тем более затравленным и испуганным становилось выражение ее лица.
Тогда молодой человек тоже взглянул на улицу и увидел почти вплотную с освещенным окном вагона окно черного «Опеля», а за его стеклами два бледных мужских лица, похожих на маски.
Трамвай с нервным звонком ускорил свой лёт по рельсам.
Автомобиль, словно испугавшись, свернул в сторону и исчез во мраке.
Девушка вздохнула с явным облегчением и, вскочив, бросилась к двери: приближалась остановка. Держась за поручень, она резко вздернула голову. Это движение было таким независимым и высокомерным, что молодой человек в это самое мгновение вспомнил ее – вспомнил, когда и где они виделись!
Это воспоминание заставило его на миг остолбенеть. Оно было слишком невероятным, чтобы оказаться правдивым! Оно просто не могло быть правдивым!
Трамвай затормозил; девушка вышла.
Пораженный, растерявшийся, русский эмигрант все же погнался за призраком минувшего, однако замешкался и еле успел проскочить в уже закрывающуюся дверь трамвая. Он бросился вслед стремительно удалявшейся фигуре, однако не глядел под ноги и влетел в изрядную лужу. Поскользнулся, чуть не упал, замешкался еще больше; начал бестолково оглядываться, не сразу сообразив, в какую же сторону пошла девушка. И вдруг разглядел под фонарем тот самый черный «Опель», который, оказывается, спокойно притаился в сторонке. Дверцы его были распахнуты, и какой-то мужчина старательно заталкивал туда девушку. Она не звала на помощь, но пыталась сопротивляться, впрочем, вяло, словно не верила тому, что с ней происходит.
– Стойте! – вскрикнул молодой человек, однако его никто не услышал, а может быть, его просто не сочли достойным внимания.
Через секунду девушку впихнули в автомобиль; следом вскочил мужчина; другой, остававшийся за рулем, нажал на газ, и черный сверкающий зверь, отравив сырой и свежий февральский вечер вонючим выхлопом, исчез в темноте.
Молодой человек растерянно огляделся. Он был совершенно уверен в том, что на его глазах совершилось преступление, причем девушка стала его жертвой именно из-за своего прошлого, которое было ему известно. Эти двое не походили на грабителей, которые польстились бы на содержимое ее сумочки, тем более что сумочки при ней не было. Вряд ли она, такая измученная и невзрачная, вызвала бы порыв жгучего желания у каких-нибудь искателей плотских удовольствий, тем паче что на Егерштрассе или на Александерплатц проститутки зазывали клиентов в любое время дня и ночи, в любое время года и любую погоду. Опять же, в Берлине в последнее время пооткрывалось множество семейных публичных домов, точнее, домиков, – этаких уютных бордельчиков. Клиент приходил; его кормили домашним ужином, потом дочь или дочери, а иногда и матушка, если она была еще молода и привлекательна, пели и танцевали для него; он делал выбор и удалялся с той или иной дамой в отдельную комнатку на час или на ночь; остальные члены семьи отправлялись спокойно спать, кроме отца или старшего сына, которые укладывались у входной двери – на случай попытки гостя смыться, не заплатив.
Словом, современный Берлин предоставлял более или менее состоятельному мужчине массу возможностей поразвлечься, но не ввязаться при этом в криминал. А тут налицо был явный криминал!
Русский эмигрант огляделся, чтобы кликнуть полициста [21] , однако в обозримом пространстве никого не обнаружил, зато увидел медленно ползущий черный крытый «Даймлер» с желтым клетчатым трафаретом на капоте. Еще довоенные «Даймлеры» с брезентовым верхом составляли теперь большинство берлинских таксомоторов.
21
Polizist – полицейский (нем.).
– Такси! – закричал молодой человек во весь голос и замахал руками. – Сюда!
Конечно, вид у него был не вполне подходящий к этому еще презентабельному авто, выпущенному году этак в 1907-м, однако водитель все же свернул к кромке тротуара. Не дожидаясь, пока тот исполнит непременный ритуальный танец: выйдет, распахнет перед пассажиром дверцу и, сняв фуражку, сделает полупоклон, молодой человек вскочил на заднее сиденье и крикнул:
– Следуйте вон за тем черным «Опелем»!
Шофер повернулся к нему и уставился вопросительно.
Молодой эмигрант сообразил, что от волнения заговорил по-русски, и повторил свой вопрос по-немецки.
– Это почему я должен за ним следовать? – высокомерно произнес водитель.
Молодой человек удивленно взглянул на него.
Удивляться было чему! Ведь отношение берлинских таксистов к русским пассажирам было более чем уважительное. Очень многие из первых эмигрантов были носителями твердой валюты, на которую они обменивали вывезенные из России драгоценности. В Берлине, где инфляция достигала трех тысяч процентов, а в обращении находились банкноты номиналом в сто триллионов марок, они поначалу могли себе позволить очень многое. В первое время благополучие берлинских таксистов поддерживали именно русские пассажиры. И не важно, как они выглядели: любой из них, пусть даже в шляпе грибом, как у Анатолия, и в башмаках, которые просили каши и запивали ее водой из луж, мог оказаться вполне платежеспособен и даже готов щедро дать на чай.
Неужели кто-то из русских эмигрантов не заплатил этому таксисту за проезд, что он так воинственно настроен?
– Поезжайте! – сердито прикрикнул молодой человек, выгребая из кармана пальто несколько долларов, заработанных им вчера, и потрясая ими. – Если вы упустите тот автомобиль, случится несчастье!
– А мне плевать, что с тобой случится! – выкрикнул водитель. – Жаль, что еще вчера не набил морду тебе и тому борову, который был с тобой, но уж сегодня ты от меня не уйдешь, рабенас [22] !
22
Rabenaas – сволочь (нем.).
И тут до молодого человека дошло, что по какому-то мерзкому совпадению, на которые иногда столь горазда судьба, он вчера ехал именно в этом такси вместе со своим другом, и тот вел себя гнусно, настолько гнусно, что молодой человек и сам едва сдерживался, чтобы не наброситься на него с кулаками. Но деньги, ему нужны были деньги… поэтому он всё вытерпел. Вдруг вспомнилось выражение французских проституток, которые жеманно бормочут, получая от клиента плату «за любовь»: «Merci! Quelle salete€ que l’argent!» [23]
23
Спасибо! Какая гадость эти деньги! (франц.)
Но сейчас молодому человеку было совсем не до драки с обидчивым берлинцем. Он взялся было за ручку двери, чтобы выйти, однако шофер одной рукой схватил его за ворот, подтянул к себе и нанес свободным кулаком такой удар в лицо, что сломал пассажиру нос, а второй удар, в лоб, лишил его сознании. Он уже не чувствовал, как шофер вытащил его из автомобиля, сорвал с него шарф, с брезгливой аккуратностью вытер забрызганное кровью сиденье, швырнул шарф в лужу, обшарил карманы жертвы, забрал все деньги, бросил на тротуар драгоценный для всякого эмигранта нансеновский паспорт, а потом некоторое время с наслаждением пинал беспомощную жертву, продолжая твердить: