Загадка воскресшей царевны
Шрифт:
– Только не слишком тяните кота за хвост, – проворчал Глеб. – И вообще, насколько вы уверены, что эти вклады существуют? Слухов-то ходит много, но правдивы ли они?
– Князь Львов и Керенский [29] говорили о сумме в четырнадцать миллионов золотых рублей [30] …
– Недурно! – присвистнул Глеб.
– Майне херрен! [31] – подал голос сержант Халльман, терпение которого наконец истощилось.
29
Георгий Евгеньевич Львов (1861–1925) – русский политический деятель, назначенный Николаем Вторым после его отречения от престола главой Временного правительства. После Июльского восстания и правительственного кризиса ушел в отставку. Керенский Александр Федорович (1881–1970) – министр-председатель Временного правительства России с июля 1917 г.
30
Это более восьми миллиардов рублей на современные деньги.
31
Господа! (нем.)
– Ах да, – расхохотался Глеб. – Мы и забыли о нашем полицисте! В самом деле, хватит болтать, пора и дело делать! – И приказал, перейдя на немецкий: – Вы, сержант, сейчас зайдите за будочку снова, а выйдите, когда мы отъедем. Ну и сделайте то, что следует. Понятно?
– Зо генау! [32] – козырнул сержант, обрадовавшись, что бессмысленная и непонятная болтовня этих русских прекратилась, и отправился в укрытие.
Глеб открыл дверцу автомобиля и подал руку влипшей в спинку сиденья девушке.
32
Так точно! (нем.)
Она неуклюже выбралась, огляделась.
– Ну, я рад, что вы образумились и не пытаетесь снова сбежать, – сказал с отеческой лаской Сергей Дмитриевич. – Задумайтесь еще раз о том, о чем мы говорили раньше: вас бессовестно использовали, вас готовили к безропотной смерти из ложно понимаемых патриотических побуждений. Вы должны взять реванш! Конечно, придется набраться терпения. Невозможно, неправдоподобно будет выскочить в политическую жизнь, как чертик из бутылки. То, что сходило вам с рук среди доверчивого русского и румынского простонародья, не пройдет среди людей, которые некогда имели честь знать некую особу лично и частенько лицезреть ее. Повторяю – впереди нелегкий путь, однако цель оправдывает средства. Делайте, как договорились, будьте осторожны. И помните главное: вы ничего не помните! Согласно сведениям Соколова [33] , в подвале некоторых добивали ударами прикладов. Это поможет нам оправдать провалы в ваших воспоминаниях. Частичная потеря памяти должна лежать в основе вашего поведения. Вскоре рядом с вами появятся мои люди, чтобы вам незаметно помогать. Если вас начнут одолевать посетители из числа родственников и знакомых этой особы, вы будете заранее предупреждены и успеете подготовиться. Со временем в Берлин приедет моя племянница Татьяна, чтобы вас постоянно опекать и облегчать вашу задачу. Да, и еще вот что важно: если вдруг вы вздумаете прекратить игру, назвать свое подлинное имя и хоть где-то упомянуть об этом нашем разговоре, вам, во-первых, никто не поверит, а во-вторых, вы пожалеете, что ваш жизненный путь не прервался там, где его пытались прервать. – Боткин помолчал, значительно глядя на девушку. – Понимаю, мои слова звучат жестоко, однако считаю, что я должен это сказать. Ведь не я начал эту игру – ее начали вы сами, когда назвались великой княжной! А тот, кто ступил на скользкую дорожку политической интриги, должен идти по ней до конца, если не хочет погибнуть. Впрочем, я знаю, что мужества и отваги вам не занимать, а поэтому еще раз желаю вам терпения. Не сомневаюсь, что рано или поздно мы добьемся успеха. Счастливого пути, дитя мое… ваше высочество!
33
Имеется в виду Н. Соколов – следователь, который по поручению адмирала Колчака расследовал убийство императорской семьи в доме Ипатьева.
При этих словах девушка резко, высокомерно вскинула голову, окинула холодным взглядом обоих Боткиных и решительно зашагала к ступенькам, которые вели к воде.
– Раньше у нее не было такого движения, – пробормотал Глеб, тоже вздергивая подбородок.
– Да и быть не могло! – ухмыльнулся Сергей Дмитриевич.
– А, ну да, – пробормотал Глеб и поежился, когда девушка медленно спустилась к воде и приостановилась.
– Не могу я на это смотреть, – пробормотал Боткин-старший и быстро направился к автомобилю.
Раздался всплеск.
Боткин сел за руль, Глеб – на заднее сиденье.
Захлопнулись дверцы, зашумел мотор.
– Где этот ленивый шваб? – проворчал Сергей Дмитриевич. – Он ее утопит!
В это самое мгновение осанистая фигура сержанта Халльмана появилась из-за будочки и уверенной рысцой устремилась к набережной.
– Поехали, поехали, – нетерпеливо воскликнул Глеб. – Зябко!
Тут же он подумал о том, что в воде Ландвер-канала еще холодней, и умолк.
Справа, на Лютцовштрассе, проплыло красное кирпичное здание Элизабет-кранкенхаус, больницы для бедных. Боткины многозначительно переглянулись – место для начала аферы было выбрано не случайно. Они по Потсдамскому мосту пересекли канал в обратном направлении и углубились в сплетение улиц.
Пермь, 1918 год
Вечером того же сентябрьского дня 18-го года, когда сотрудница чрезвычайной комиссии Ираида Юрганова и ее сопровождающий увезли с 37-го разъезда странную девушку, которую задержали в лесу близ Нижней Курьи, кто-то сильно постучал в дверь квартиры пермского доктора Павла Ивановича Уткина.
Квартира эта находилась в том же самом большом трехэтажном доме на углу улиц Петропавловской и Обвинской, где раньше располагался Крестьянский поземельный банк. Однако с сентября месяца здание банка присвоила Пермская Чрезвычайная следственная комиссия по борьбе с контрреволюцией: сначала она забрала только нижний этаж, где помещался сам банк, а потом начала выселять жильцов и захватывать их помещения. В конце концов заняли и квартиру доктора, оставив ему только одну комнату, где он помещался с женой и двумя маленькими детьми, а также принимал больных.
И вот в квартиру Уткина явился какой-то вестовой [34] из чрезвычайки и сообщил, что доктора срочно вызывает Малков – председатель Чрезвычайной комиссии. Отказаться от вызова было, конечно, немыслимо, и доктор сейчас же пошел за вестовым.
Он привел Уткина во второй этаж того же дома, в комнату, где находились большевики, работавшие в чрезвычайке: сам Малков, его сотрудники Лобов, Воробцов, Шленов и какие-то еще другие, которых доктор не знал. Все вместе они прошли в соседнюю комнату, где на кушетке лежала в полубеспамятстве молодая девушка – лет семнадцати, не больше: бледная, русоволосая, с полузакрытыми глазами. Лицо ее было нежным, милым, красивым, хотя сейчас и носившим следы недавних побоев: под левым глазом виднелся большой кровоподтек, и угол левой губы был рассечен. В лице этом было что-то отдаленно знакомое, но Уткин не мог вспомнить, где и когда видел ее.
34
В описываемое время так назывался солдат или гражданский служащий для исполнения разных служебных поручений; курьер.
Рядом сидела еще одна женщина – блондинка среднего роста, с тонкими, сжатыми губами и грубоватыми чертами. Ей было на первый взгляд года двадцать два – двадцать четыре. Доктор вспомнил, что встречал ее раньше, правда, мельком, здесь же, на лестнице чрезвычайки. Кажется, фамилия ее была Юрганова – доктор слышал, как ее кто-то окликал.
Один из большевиков, вошедших вместе с доктором, приказал ему:
– Потрудитесь оказать помощь.
Уткин стал осматривать лежащую на кушетке девушку. Следов ударов на голове он не обнаружил. Больная, находившаяся в полузабытьи, то и дело резко вздрагивала. Доктор сказал, что ему надо осмотреть тело девушки и расстегнуть ее одежду.
После этого все бывшие в комнате мужчины удалились, осталась одна Юрганова, однако кто-то из чекистов, выходя, что-то быстро ей приказал. Она кивнула, остро взглянув на доктора.
Доктор обратил внимание, что белая блузка больной разорвана; на ней виднелись засохшие капли крови. Впрочем, на груди синяков и следов побоев не было. В эту минуту девушка открыла глаза и, все еще затуманенным взглядом, посмотрела на Уткина.
«Где же я ее все-таки видел?» – напряженно подумал он и спросил:
– Кто вы такая?
Она дрожащим голосом, но совершенно внятно проговорила:
– Я дочь государя Анастасия.
Уткина даже в жар бросило! Он никогда не видел воочию великую княжну Анастасию Николаевну, только на фотографиях в газетах, однако сейчас понял: вот на кого так похожа эта девушка…
Но как же официальные известия о расстреле царской семьи в Екатеринбурге? Он их не раз читал! А впрочем, по Перми ходили всякие разговоры: якобы убили только самого императора и наследника, а женщин тайно вывезли… и даже в саму Пермь! Раньше Павел Иванович всерьез этих баек не принимал, но сейчас призадумался: а ну как это не байки?!